Михаил Ахманов - Конан И Небесная Секира

Что же касается вендийского либо иранистанского судна, то свертки тканей и кож в его трюмах давно рассыпались пылью, как и тела людей, от коих остались лишь пожелтевшие черепа и костяки. Однако нашлось и кое-что ценное: сгнившие сундуки с серебряными кубками, светильниками и курильницами, изрядное число тонких золотыз браслетов с колокольчиками - такие одевали во время представлений вендийские танцовщицы, бронзовые жаровни на литых треногах, изображавших подъятых на дыбы тигров, львов и пантер, шкатулки полированной яшмы, украшенные накладками из серебра. Добыча была совсем неплохой и досталась без боя и крови, так что все старшие в роду Хо в один голос прославляли мудрость дракона драконов, пока младшие перетаскивали добро на борт кхитайского корабля.

– Прцветай, отец наш, - сказал Хо-шкипер, кланясь и приседая, приседая и кланяясь. - Верно сказано тобой: осенью драконы летят еа юг. Воистину, верно! Кто бы мог подумать, что в этих погибельных водах, коими несведующие люди только пугали друг друга, окажется столько богатств! И лишь ты увидел истину сквозь мрак домыслов и лжи: если бури несли сюда суда, и суда те гибли, запутавшись в травах, то что же мешает в хорошую погоду добраться до сокровищ, сложенных в трюмах? - Старый Хо восторженно всплеснул руками. - И лишь одного не понимает твой скудоумный сын: почему это надо делать с началом осени, а не летом или весной?

Конан бросил взгляд на подсохшие верхушки бурых стеблей.

– Видишь, осенью эта мерзость сохнет, словно камыш на болоте, а весной или летом наверняка цветет в полную силу.

– Не понимаю твоей драгоценной мысли, источник нефритовых щедрот…

– Сухое можно полить маслом и поджечь, - пояснил киммериец. - Конечно, ту траву, что в воде, не спалишь, но хоть будет место размахнуться веслами… - он похлопал онемевшего Хо по плечу и приказал: - Ну, выводи судно назад! И пусть парни на мачтах поглядывают внимательней - может, что еще попадется!

Но больше яшмовому ларцу и князю доблести не пришлось ничем поживиться в могильниках моря Му; когда солнце село и дракон драконов возлег на свое ложе, надеясь отдохнуть от дневных забот, перед ним возник Рана Риорда.

– Пришло время! - торжественно объявил дух. - Силы мои окрепли, и цель близка! Теперь мы можем оставить этот крашеный киноварью сундук вместе с его крысами и обезьянами и перенестись в желанное место - соизволеньем Древних Богов, Четырех Ветров и указующих дорогу светил!

– Кром! - буркнул Конан. - Я хотел бы сперва выспаться.

– А ты не забыл про награду? - вкрадчиво поинтересовался дух. - Скоро она окажется в твоих руках, потомок Гидаллы, ибо ты выполнил наше соглашение честно и нес меня по землям и морям. А теперь я понесу тебя… И куда быстрей, чем Шапшум, этот волосатый бурдюк с кровью!

Конан молча встал и принялся одеваться, размышляя, с чего бы это призраку припомнился Шапшум. Кутруб наверняка сожрал уже всех в Файоне и камни вылизал после обильной трапезы… Вряд ли они встретятся еще раз… Мир так огромен!

Он натянул шаровары, мягкие иранистанские сапоги, кожаную безрукавку, подвесил к поясу меч и кинжал, разместил за пазухой и за голенищем метательные ножи. Лука у него не было; лук остался на "Нефритовом Дельфине", забытый в пылу схватки. Ну, ничего… В племени Южного Ветра он выберет себе новый лук… и новую кольчугу… Наверняка оружейники атлантов столь же искусны, как иранистанские…

Затянув пояс, Конан выпрямился и взял в руки секиру. Ее лунное лезвие даже в темноте сияло серебряным светом.

– Я готов.

– Сейчас… сейчас, потомок Гидаллы…

Рана Риорда, повернувшись лицом к югу, творил колдовские пассы. Вдруг плащ его затрепетал и округлился, словно парус под напором ветра.

– Сейчас, сейчас… - бормотал дух.

"Сейчас, сейчас, - думал Конан. - Сейчас Великий Северный Ци-гум, нефритовый дракон, яшмовый ларец мудрости, улетит… Будут ли дети его горевать о нем? Будут ли…"

Он не успел додумать мысль: мир разорвался перед ним и, спустя мгновение, соединился вновь. Каюта и корабль исчезли; он стоял на высоком утесе, и над его головой ярко светили незнакомые звезды.

Сны, насылаемые богами, видят и люди, и духи, но видят по-разному: людям чаще снится то, что было, духам же - и то, что было, и то, что будет. Есть и еще одно различие: люди запоминают сны и нередко способны отыскать в них зерна истины; духи с пробуждением сны свои забывают. И это мудро устроено Митрой, ибо, если б духи помнили свои сновидения, то знали бы все наперед, а значит, могуществом сравнялись бы с богами.

Сиридиум Немедиец "Рассуждение о снах, их истинной природе и их толковании "

Глубоко, под слоем камня, под гнетом чар, под тяжестью забвение, спала Рана Риорда, Небесная Секира. Когда-то парила она среди звезд, потом корчилась в огне кузнечного горна, стонала под ударами кузнечного молота и, трепеща, приняла в холодную и твердую свою плоть бессмертную душу и вечный зарок. Была та душа не плохой и не хорошей, а единственно верной, и делился для нее мир лишь на хозяев и врагов. Хозяев полагалось защищать, врагов - убивать; в том и было предназначение Рана Риорды.

Но сейчас все это осталось в прошлом. Крепок чародейный сон, и нет поблизости элексира, нет волшебного бальзама, теплого, алого, живительного, который сумел бы разрушить заклятья. Спи в чреве земном, обратившись в камень, забудь о прошлом, не думай о будущем… Рана Риорда спала, но древний дух ее, жестокий и непримиримый, не мог забыть о прошлом, не мог отринуть дар предвидения грядущего. И потому Небесной Секире снились сны.

Гремел над ней голос, подобный грому, звучный, как удары колокола, мощный, как рев водопада:

– Что сделаю я из сего камня? Скую плуг, чтобы без устали, год за годом, бороздил он мягкую землю? Скую якорь, чтобы прочно держал он судно в грозу и в бурю, в шторм и в ураган? Скую чашу для масла и вина, огромную и сияющую подобно полной луне? Или скую цепь, нерушимые оковы для врагов моих пиктов, для вождей Валузии, Туле и Грондара?.. Но вспаханные добрые земли, и быстрые корабли с мачтами и веслами, и драгоценную посуду можно отнять, ибо ни плуг, ни якорь, ни чаша не защитят в годину бедствий; возложить же цепи на врагов своих можно лишь победив их оружием. А потому скую я не лезвие плуга, а лезвие боевого топора, не острие якоря, а губительное навершие секиры, не глубокую чашу для вина, а прочные кольца для рукояти - и обратятся те кольца, и лезвие, и острие в цепь и рабский ошейник для недругов моих!

Рана Риорда словно бы видела себя со стороны - такой, какой была она в первый день творения, какой вышла из-под молота прародителя Гидаллы. Грозно искрилось и блестело ее лезвие, похожее на половинку серебряной луны, топорщился смертоносный наконечник, а на двух кольцах, приготовленных для рукояти, горели тайные знаки: крест, символ Четырех Ветров, и Семизвездье, указующее дорогу путникам и мореходам.