Любовь Воронкова - Рожок зовет Богатыря

Иван Васильевич отошел в сторонку: пантачи не любили, чтобы человек стоял возле, когда они едят. Зверь оставался зверем и никак не хотел стать домашним животным и дружить с человеком.

— А где же тот, ваш... Гордец, что ли? — спросила Светлана шепотом.

— Не Гордец, а Богатырь, — также шепотом ответила Катя. — Подожди, придет...

— А как же... — начала было Светлана.

Но Катя сделала ей знак помолчать.

— Сережа! — негромко позвала она.

Сергей не спеша подошел к ним и вопросительно уставился на сестру.

— Вызови нам Богатыря. А? — попросила Катя. — Вот Светлане очень посмотреть хочется. А?

Сережа взглянул на Светлану и кивнул головой. Он взял у отца рожок. Девочки поспешили за ним.

— Аккуратней там! — строго сказал им вслед Иван Васильевич. — В загон не входите!

Сережа, а за ним и девочки вышли из парка оленух и пошли куда-то в глубь леса, вдоль сквозной ячеистой изгороди. Тут было совсем дико: деревья, подлесок, кустарники — все росло, как хотело. И только оцинкованная изгородь, сквозившая среди зарослей, напоминала о том, что все это принадлежит хозяйской руке человека.

Сережа подошел к изгороди, приложил к губам рожок и заиграл «У дороги чибис, у дороги чибис...» Задорная песенка полетела в тайгу.

Богатырь ходил в дальнем углу парка. Он щипал траву, шевеля ушами, прислушиваясь ко всем шорохам и голосам, бродящим в тайге. Здесь было хорошо. Дикие запахи трав и цветущего кустарника леспедецы успокаивали, веселили, манили куда-то все дальше — в заросшие распадки, на вершины сопок, в приволье долин, где буйная трава поднимается до плеч, а иногда и до самых рогов...

Но вдруг в этой зеленой солнечной тишине золотым голоском позвал Богатыря рожок... Олень прислушался, сердито фыркнул. Ему трудно было переносить присутствие людей.

Однако рожок звал, и спокойствие было утрачено. Олень принюхался — запах овса и хлеба почудился ему; этот запах словно доносился вместе с ласковым и настойчивым зовом рожка. Олень фыркнул еще раз и побежал, закинув голову, туда где пел знакомую песенку рожок.

— Ух, какой! — невольно охнула Светлана.

Богатырь подошел гордой поступью, а высоко поднятые панты его, пронизанные солнцем, будто корона, светились на голове.

— Вот какой наш Богатырь! — с гордостью сказала Катя.

— Король-олень! — ответила Светлана. — Я такого в кино видела!

А Сережа, перестав играть, глядел на него влюбленными глазами и молчал. А что говорить? И так видно, что это лучший олень в стаде.

— На выставку в Москву поедет, — сказал Сережа. — Пусть и там на него люди полюбуются.

— И Толя Серебряков тоже поедет, — вздохнула Катя. — Счастливый!

Старший объездчик Андрей Михалыч Серебряков улыбался редко. Он глядел на людей холодно, внимательно и спокойно. Но зато если улыбался, то будто солнышко освещало его лицо, и тогда ни один человек не выдерживал, чтобы не улыбнуться ему в ответ. Только заслужить эту улыбку было очень трудно.

Андрей Михалыч любил тайгу, знал зверей, был метким стрелком. Но хоть и был он хорошим стрелком, однако охотиться не любил. И только для волков у него всегда была приготовлена пуля.

И очень любил Андрей Михалыч оленей. Ему непременно хотелось, чтобы все совхозные ребята стали оленеводами. Лучше и почетней этой работы он не знал. Иногда он брал ребят, тех, которые постарше, с собой в объезд, да и с другими объездчиками посылал — пусть привыкают к хозяйству, пусть приучаются понимать дело, пусть узнают и полюбят оленей. И особенно Андрею Михалычу хотелось, чтобы ездил в тайгу его сын Анатолий.

— Вы с ним покруче, — тихонько наказывал он объездчикам. — Не церемоньтесь. Надо, чтобы он у меня настоящим мужчиной стал и хозяином настоящим. Учить ребят надо! Закалять надо!

И, сжав жилистый кулак, потрясал им, показывая, как их надо закалять. Очень ему хотелось, чтобы его Толя вырос крепким, выносливым, неутомимым, чтобы он все знал, все умел и никаких опасностей и никакой работы не боялся.

Но мать Толи, Евдокия Ивановна, смотрела на мужа жалостными глазами, в которых сразу начинали бегать слезинки, как только Андрей Михалыч заводил об этом речь. Она считала, что ни один парнишка в совхозе и мизинца ее сына не стоит. Ведь на Толю просто поглядеть и то сердце радуется — такой красивый мальчик! И первый ученик, и активист. А отцу все не так. А что не так? Подвигов, что ли, каких от него требует? Так ему же всего-то четырнадцатый год!

Андрей Михалыч постоянно интересовался совхозными ребятами и всеми их делами.

Вот и сейчас, проходя по двору, он остановился посмотреть на них. На спортивной площадке происходила необычная игра. Пионервожатый — молодой зоотехник Алеша Ермолин — учил их бросать аркан. Он собирал веревку кольцом, делал быстрое и сильное движение рукой — и конец веревки плотно захлестывал ветвистые рога воленя, прибитые к столбику волейбольной сетки.

Алеша несколько раз собрал и закинул аркан, будто играя, и аркан каждый раз ловкой петлей захватывал рога. Ребята нетерпеливо толклись около Алеши — каждому хотелось поскорей забросить аркан. Сережа Крылатов молча тянулся к вожатому. Толстый Антон отталкивал его. Антона отталкивал Васятка Сторожев. И Антон и Васятка кричали наперебой: «Мне! Теперь мне!»

И даже одна девочка подошла — девочка в пестром сарафанчике, с русой головой и темными бархатными глазами.

«Кто такая?.. Ага, да это Катюшка Крылатова. Крепкая девчонка подросла...»

Но это все так. А что же Толя?

Толя, как всегда, стоял впереди всех. Самый стройный, самый высокий из всех, белолицый, с крутым завитком, падающим на лоб, он стоял, приподняв подбородок.

— Первый пускай Сергей! — скомандовал Толя. — Он больше всех с оленями возится. Пускай первый и учится.

Антон обернулся к нему, обиженно оттопырив губы:

— А я?

— А ты — второй... Сергей, бросай! Только по команде. Гляди на меня — я махну рукой, и ты в это время бросай. Понятно?

Сережа, весь красный, с заблестевшими глазами, уже торопливо собирал веревку.

— А я когда? — спросила Катя.

— В свое время или несколько позже, — ответил Толя и отстранил ее рукой. — Отойди, не мешайся.

— Но я тоже хочу!

— На всякое хотенье есть терпенье... Сергей, внимание! — Толя поднял руку. — Раз, два... три!

Сережа размахнулся и бросил. Веревка крепко обвила волейбольный столб. Грянул веселый хохот.

— Столбы арканить не надо, — сказал Алеша. — Столбы не убегают!

Все снова рассмеялись.

— Ничего, ничего! — Алеша потрепал Сережу по плечу. — Практиковаться надо. Побросай вот так подольше — глядишь, и получится. Ну-ка, еще!

Сережа бросился собирать веревку.

— Теперь Антон, — остановил его Толя, подняв руку.