Степан Злобин - Пропавшие без вести ч. 1

— Ну что ж, поработаю под твоим руководством, — сказал Острогоров, и эти его слова прозвучали каким-то насмешливым вызовом.

— Я, Логин Евграфович, не сам напросился на эту должность,— резко вспыхнув, сказал Балашов. — Назначил Генштаб. Я ехал и волновался. Ведь я человек, что называется, «необстрелянный», мне бы к тебе под начало, а член военного совета Ивакин и командарм Михаил Михайлович встретились мне в штабе фронта, подбодрили. Говорят: у тебя, мол, помощник будет опытный, умный, мол, ты не робей! Я так обрадовался, что буду работать со старым товарищем...

Острогоров от этих слов его будто смутился.

— Ты, Петр Николаевич, не так меня понял как-то, — возразил он. — Да что ты, право! Я тоже рад...

Но, несмотря на явное желание Острогорова найти новый тон, он так и не поднял глаз. Со своего огромного роста он, стоя у стола, смотрел не в лицо собеседника, а в карту, лежавшую перед ним.

«Может быть, в самом деле это уже неотъемлемая и неодолимая штабная привычка — смотреть в карту», — думал Бурнин. Он чувствовал себя среди них не на месте и ускользнул при первой возможности, оставив своих генералов наедине, чтобы по приказанию Острогорова подать материалы для информации нового начальника штаба детально о всей обстановке.

«Ничего, — думал он, утешая себя, — обойдется! Поговорят, припомнят былое, сойдутся, сдружатся!»

Обстановка и состояние армейских частей в момент, когда Балашов принимал штаб армии, были сложные.

В ходе двухмесячного Смоленского сражения их армия понесла большие потери. Последний, десятидневный натиск в направлении Духовщины, который отвлек к северу фашистские войска из-под Ельни в момент удара другими армиями на Ельнинский выступ, еще больше ослабил численный состав частей и соединений. Бойцы и командиры устали. Переход к обороне, которая длилась уже четвертый день, хотя и дал передышку, но не улучшил положения с личным составом. Пополнения подходили пока малочисленные. По-видимому, фашистское наступление на юге оттягивало туда основные массы резервов Главного командования. Резервы фронта, должно быть, были невелики, а может быть, даже исчерпаны.

Единственные пополнения, которые прибывали в последнюю неделю, — это были части из Резервного фронта: запасники и московские ополченцы. Эти люди готовы были стоять против фашистов до последнего вздоха, но было бы с чем стоять! Ни автоматического стрелкового оружия, ни достаточно минометов. Даже простых винтовок и то не всегда хватало. Артиллерия частично вышла из строя и требовала ремонта или в большом количестве была захвачена немцами в период смоленских боев. Оставалось менее десяти орудий и минометов на километр фронта...

Вот что представляло собой состояние армии.

Когда из Ставки получили приказ остановить наше наступление в районе Ярцева — Духовщины и закрепиться,— во многих частях, по ходу боя, позиции оказались на этот момент не очень удачны. Но никто не разрешал малейшего отхода, даже малым подразделениям и даже ради того, чтобы улучшить позиции. Выступы и углы оставались опасными изъянами в линии фронта, однако какое-то фетишистское отношение к самому слову «отход» не давало возможности их устранить, а выровнять линию фронта продвижением вперед не удавалось. Несколько внезапных бросков на отдельных участках силами от роты до батальона не дали никаких успехов.

Сведения, поступавшие через разведку, говорили о том, что немецкие части на этом участке также потрепаны и устали. Но явным было преимущество немцев в технике: плотный автоматный и пулеметный огонь, насыщенность артиллерией и минометами, высокая маневренность в переброске резервов на опасный участок боя. Их пехоту поддерживали танки и авиация, которых у наших почти не было.

Такую картину рисовал перед новым начальником штаба армии генерал Острогоров, когда Бурнин, возвратясь, подал штабную документацию.

— А как у нас дело с командным составом? — спросил Балашов.

— Не сберегли мы командный состав, — признал Острогоров.— Не сумели сберечь. Храбрые были люди. Ответственность на себя принимать не страшились, но понимали ее однобоко — как личную смелость. Пример показать стремились бойцам, вылезали вперед. Так и устав велит, и уж очень терзала всех злость на это проклятое отступление... Пока спохватилось командование, а командиров повыбили...

— Да-а, новых-то сразу не вырастишь, — задумчиво произнес Балашов. — А все-таки уточни: какова же картина?

— Картина такая, что одним из полков в дивизии подполковника Лопатина командует старший лейтенант Усман Усманыч Каримов, отважный и умный татарин, казанский студент, коммунист, но человек с активным туберкулезом легких, ранен легко в шею, остался в строю. Заменить бы его, да некем. В полку его любят, а «полк» весь — шестьсот человек! Вот тебе и уточнение, Петр Николаевич!

Бурнин отметил, что тон их беседы стал деловым и спокойным, хотя Острогоров по-прежнему не смотрел в лицо Балашову.

— А комвзводами, — продолжал Острогоров, — всюду в полках и почти по всем дивизиям у нас около половины — старшие сержанты и даже сержанты. Но теперь уже это люди с опытом, по опыту можно бы всех их во младшие лейтенанты. Я бы лично представил, хотя у многих образования маловато... Да ты, наверно, ведь сам захочешь проехаться по дивизиям, поглядишь. Я тебе так только, в общих чертах...

— Товарищ майор, прикажите дать чаю покрепче, — попросил Балашов.

Обстановка стала совсем уже мирной, когда Балашов и Острогоров перешли к стенной карте со стаканами чаю в руках.

«Ничего, обойдется! — обрадовался Бурнин. — Мягчеет наш Логин Евграфович! Чаем распарило, и отмяк!» — усмехнулся он про себя.

— Вот тут две дивизии есть у нас посильнее и покрепче: левофланговая — полковника Чебрецова, где наш майор Анатолий Корнилыч Бурнин был начальником штаба, и крайняя с правого фланга — полковника Мушегянца. Они численно тоже ослаблены, но сохранили командный состав, четкое управление, дисциплину, сберегли свою артиллерию. Из восьми сохранившихся наших дивизий эти две — самые сильные. Одну дивизию мы потеряли в боях под Смоленском: полегла до последнего, вместе со штабом, прикрывая отход нашей армии. Пополнений мы просим у штаба фронта...

— Командующий сказал мне сегодня — дадут. Им обещали передать из Резервного фронта, — сказал Балашов.

— Что до меня, я бы пополнил в первую очередь самые обезлюдевшие дивизии — Лопатина, Дубравы и Старюка. Вот они, в центре армии, — указал Острогоров по карте. — Кстати, должен сказать, тут, на правом крыле, особенно у Мушегянца, Лопатина и Дубравы, коммуникации слабы. В ходе последних боев они форсировали речку Топь. Мосты сожжены. Навели мы две переправы. По ним и идет подвоз боепитания и продовольствия, а дороги болотисты, слабы.