Степан Злобин - Пропавшие без вести 2

Балашов посмотрел на карту, и трудный «ребус» здесь перед ним раскрылся во всем драматизме: скрещение синих и красных стрел, кружочки, флажки показали ему, что действительно там не легко...

«Так вот что творится!» — подумал он.

— Партия и правительство направляют вас отстоять от врага советскую нефть и хлеб... И, в конечном счете, нанести врагу поражение, — приподнято заключил Сталин.

Балашов взволновался. Он готов был забыть все обиды и обвинения, искренне все позабыть... И как неуместно заговорил он об этом давно ушедшем недоверии! А Сталин, оказывается, сразу хотел сказать о новом его назначении!..

— Спасибо, Иосиф Виссарионович! — произнес он дрогнувшим голосом, поднимаясь с места.

— Сидите, сидите! Как ваша семья? — заботливо спросил Сталин. — В чем нуждается ваша семья?

— Спасибо. Устроено все. Жена ни в чем не нуждается. Дочь работает на Урале... — сказал Балашов, смешавшись от этой заботливости.

— А сын? — спросил Сталин.

— Не знаю. Под Вязьмой... Вероятно, погиб. Не знаю.

— Многие потеряли своих сыновей, — печально сказал Сталин.

Был такой слух, что он сам потерял сына в тот же период. И Балашов почувствовал сердечную близость с этим большим, недоступным сверхчеловеком. Он смолчал.

— Желаю победы. Поезжайте. Родина ждать не может, — закончил Сталин. Он пожал руку Балашова. — И помните: партия и советское правительство иногда ошибаются, но умеют исправить свои ошибки. В конечном счете наша партия и советская власть всегда справедливы...

Берия тоже поднялся, подал руку.

— Если вам попадут в плен эсэсовские полковники, вы постарайтесь все-таки их с такою поспешностью не расстреливать больше, — сказал он, чуть усмехаясь.

Балашов подумал, что не хотел бы еще раз встретиться с этим человеком, хотя Сталин дал явно понять, что именно Берия пользуется его наибольшим сердечным доверием и помогает во всем Сталину, именно Берия, по всей вероятности, докладывал Сталину и о невиновности Балашова, Именно Берия и сегодня подтвердил, что внимательно изучил дело и что Балашов работал в тюрьме над укреплением Красной Армии.

Петр Николаевич отказался от машины, предложенной тем же ожидавшим его полковником. Сказал, что пройдется пешком до дому. Он решил уже из дому созвониться с Генштабом и договориться, когда приехать для оформления... Ему было необходимо немного прийти в себя после этой внезапной беседы, хотя он понимал, что время не ждет...

Но волнение было слишком глубоким. И почему-то особенно озадачило его сообщение Берии, что Зубов оказался фашистом... «Некий якобы Зубов», — вспомнил он слова Берии.— А может даже «фон»? Пожалуй, действительно, что-то в нем было немецкое... А тогда, в окружении, говорил такие слова: «Вы тогда были правы, а я не прав...» И ведь, казалось, отлично сражался... Именно у него в дивизии сохранялся отменный порядок и дисциплина!.. Да ну его к дьяволу, подлеца и предателя!.. Вон что они натворили, эти кюльпе и зубовы-зуббены...»

Балашов вдруг заметил, что встречавшиеся военные ему отдают приветствия, а он им не отвечает. Он терпеть не мог и в других такого рассеянно-начальственного верхоглядства, не раз даже делал замечания незнакомым капитанам, майорам за неответ на приветствия младших. Почувствовав себя виноватым, он стал следить за встречавшимися военными...

Мысль возвратилась опять к этой карте на стене кремлевского кабинета, к сумбуру значков, которые испещрили ее...

«Да, вот что наделали, что натворили!..»

Балашов повернул с Волхонки. Проще всего было сейчас зайти в наркомат. Но ему хотелось еще побыть одному, проветриться. Нет, сначала добраться до дома, оттуда уже позвонить в наркомат и сговориться о выезде...

Петр Николаевич шел по бульвару. Как в мирное время, здесь бегали и играли детишки.

«Ишь копаются! — с улыбкой подумал он. — Мало их осталось в Москве, а все же играют и беззаботны!» Но тут же он увидал, что они не беззаботны: они были вооружены автоматами, пулеметами, они рыли в песке окопы, они строили бомбоубежища... Они водили в атаки танки, они подавали сигналы воздушной тревоги, они, широко расставив ручонки, представляли собою тяжелые бомбовозы и «летали» с грозным басовитым гудением, как шмели, «летали» кругами, выискивая наземные цели между кустами и на дорожках Гоголевского бульвара.

«Только бы позже, когда они вырастут, еще раз не застигла бы их война... Ведь какое проклятие! Ни одно поколение людей не успевает прожить в полном мире», — думал о них Балашов.

И вдруг он опять возвратился к разговору там, в кабинете:

«Неужели он думает все же, что Кюльпе расстрелян «с поспешностью», чтобы уничтожить следы каких-то бесчестных связей?» — спросил себя Балашов, и от этой мысли снова отчаянно заболел затылок, и в глазах замелькали и закружились черные точки, а лица прохожих стали сплываться.

«Но ведь тебе доверяют! Тебя посылают на такую высокую должность, тебе же вручают судьбы сотен тысяч бойцов и командиров. «Партия и правительство направляют вас отстоять от врага советскую нефть и советский хлеб», — прозвучал в ушах голос Сталина. — Чего же тебе еще? — остановил себя Балашов. — Лично же Сталин тебя посылает на этот пост!» Он подумал, что в трудный час явится снова стоять рядом с Рокотовым...

Что-то произошло при переходе Арбата, кто-то засуетился, шмыгнули какие-то люди, оттесняя прохожих от перехода улицы, остановилось движение, и через площадь промчались бесшумные, как быстроходные корабли, шесть крупных машин, перед которыми регулировщик замер, как статуя...

«Вот и «он» сам поехал домой, на дачу», — понял Петр Николаевич.

К самому тротуару, обогнав Балашова, прижалась машина. Вышел тот же полковник, но теперь почтительный, ласковый.

— Не устали еще, товарищ генерал? Извините, приказано ехать за вами.

Балашов взглянул удивленно.

— Да, да, спасибо, — сказал он, покорно садясь в машину. — Действительно, надо спешить...

...Ксению Балашов застал за укладкой его чемодана.

— Самолет в двадцать два ноль-ноль с Центрального аэродрома! — вместо приветствия выпалила она возбужденно, странно — почти что радостно.

— Ты уж знаешь? Звонили? — спросил он.

— Нет, кто звонил! Кто? Ты знаешь, кто мне звонил?! — спрашивала она, по виду не столь огорченная его предстоящим отъездом, как взбудораженная каким-то другим, посторонним событием.

— Рокотов? — спросил он.

— Да Сталин же, Сталин! — воскликнула Ксения. — Ты понимаешь, вот двадцать минут назад, лично! Сам! И представь, вот так просто назвал меня: «Ксения Владимировна, говорит товарищ Сталин». Я обалдела даже. А он говорит: «Петр Николаевич только что был у меня. Он еще не приехал домой?» Я говорю — не приехал. А он: «Передайте ему, самолет с Центрального аэродрома сегодня в двадцать два ноль-ноль. Все документы там выдадут. Машину пришлют в двадцать один ноль-ноль. Пусть не волнуется, никуда не ездит. — И вдруг: — Как вы себя чувствуете, лично вы?» Я говорю: «Спасибо, я совершенно здорова». — «Когда, говорит, возвратится домой Петр Николаевич, передайте ему мой сердечный привет и добрые пожелания...» Я говорю: «Спасибо, спасибо!» А он: «До свидания, Ксения Владимировна...» — и что-то еще он сказал. Сказал, что ты верный сын партии, а я уж до того ошалела, что не запомнила... Что-то ему лепетала, право, как первоклассница...