Степан Злобин - Пропавшие без вести 3

Иван не застал в аптеке ни Баграмова, ни Муравьева.

— Юрка, живее — хоть один или два экземпляра «Клича» с нужными примечаниями! — потребовал Балашов. — Пимен Левоныч сказал, чтобы я без него назад не являлся!

— Откуда же я возьму! Не поступало такого «Клича»,— сказал аптекарь.

— Что значит не поступало! — возмутился Иван. — Иди разыщи сейчас Емельяна Иваныча. Не могу же я бегать по лазарету. Вон он, коротышка, сидит дожидается! — кивнул он на унтера, который привел его из форлагеря. — Скажи, что у нас все волнуются. Надо же про Коминтерн разъяснение. Что же, я сам его должен придумывать, что ли?!

Разъяснения «Клича» стали уже настолько привычны, оперативны и обязательны, что Иван, как старшие в бараках, как санитары, врачи, фельдшера, считал возмутительным нарушением порядка отсутствие комментариев по такому животрепещущему вопросу.

— Ну, поди разыщи Емельяна Иваныча или Михаилу Семеныча, — настойчиво требовал он. — Должен же кто-то сказать, что это значит!

— Они еще сами не знают, — пояснил ему Ломов.

— Как так — сами не знают?! — удивленно, почти с обидою и растерянностью, сказал Иван.— Не знают, да? А когда же?..

— Уж придется до завтра. А если раньше получим, то я тебе сразу сумею послать. Устроим уж как-нибудь, — пообещал Юрка...

А Емельян, Муравьев, Кострикин и Кумов вечером в тот же день, собравшись у Шабли, слушали перевод из немецких газет всех сообщений о Коминтерне, сопоставляли их с «Кличем», сравнивали, прикидывали, силясь выискать правдоподобное объяснение, и разводили руками. Они не могли понять, что случилось и как объяснить это необычайное, потрясающее сообщение.

— Какие же мы коммунисты, если не сможем понять, чем объясняются действия коммунистов всего мира! — сказал Муравьев. — Что бы там ни было, объяснение может быть только одно: роспуск Коминтерна не означает ослабления коммунизма. Надо из этого исходить...

Баграмов с усмешкой подал Муравьеву листок, на котором все время что-то чертил его карандаш в течение их разговора.

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — было написано четкими и крупными печатными буквами.

— Что это? — спросил Муравьев. — Что ты хочешь сказать?

— Заголовок для новой брошюрки о роспуске Коминтерна,— пояснил Емельян.

— Правильно! Вот о том же и я говорю. Именно так! — сказал Муравьев.

Шабля и Кумов с Кострикиным облегченно вздохнули. Они только так и хотели понять эту новость.

Два дня Вайс ездил мимо лагеря, возя на велосипеде обшитый материей ящик с почтовой посылкой. На обшивке был четко написан адрес семьи Вайса.

Гриша Сашенин, теперь старший фельдшер блока, три дня почти не выходил из парикмахерской лазарета, карауля приезд Вайса. Перед концом обеденного перерыва, на третий день, когда у лагерных ворот стоял в карауле австриец, земляк Оскара, Вайс смело въехал в лагерь, поставил велосипед за отворенную дверь парикмахерской и пошел бриться.

Пленная молодежь часто толпилась возле солдатских велосипедов. Иногда даже какой-нибудь солдат, когда в лагере не было начальства, разрешал санитарам прокатиться на своей «машине». Не было ничего необычного и в том, что велосипед Вайса был сразу же окружен Петькой Голяниным, Юркой, Милочкиным и другими молодыми ребятами из санитаров и фельдшеров.

Вайс побрился, вышел из парикмахерской, вскочил на велосипед и, весело посвистывая, поехал со своею посылкой в ближайшее почтовое отделение. Если бы кто-нибудь вздумал осмотреть содержимое посылки, то нашел бы в ящике пару сапог как раз по ноге сынишки Оскара Вайса, женскую юбку, сшитую из французской военной шинели, две пары детских штанов, женские башмаки и голубовато-серый жакет из офицерской шинели голландской армии.

А под кроватью парикмахера Сергея в таком же точно ящике от маргарина стоял шестиламповый приемник.

Специалисты саперного дела еще за три ночи до этого оборудовали землянку под помещением немецкой канцелярии, вход же в нее был устроен из подпола парикмахерской. Кто бы вздумал ловить в этом месте «радиоподслушивателей»! Ведь ключи от помещения канцелярии, как считалось, всегда хранятся у оберфельдфебеля!

Переводчик кухни Борис и писарь Саша по кличке «Беззубый» в первую же ночь прилипли к рычажкам аппарата. Но советских радиостанций поймать без высокой антенны не удавалось. До слухачей доходили позывные немецких, французских, бельгийских, голландских станций, передачи на всех языках. Но вокруг были мощные радиостанции, с которых кричали фашисты. Голос же родины в этом реве не мог добраться до них.

Две ночи упорной работы радистов прошло, прежде чем впервые для них прозвучали десять родных и знакомых нот позывных станций имени Коминтерна. Имени Коминтерна!

Ее голос по-прежнему звал к уничтожению фашизма, и по-прежнему посылала она на своих широких радиоволнах мощные, боевые звуки рабочего гимна всех наций.

С этим-то сообщением при первом движении по лагерной магистрали явился в помещение аптекарей один из радистов — Саша Беззубый.

Вста-ва-ай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов! —

пропел он, войдя к аптекарям, и бросился обнимать Баграмова.

— Емельян Иваныч, мы слышали! Слышали! — кричал он восторженно. — Мы слышали сами!..

— Ну, чего ты его разбудил? Чего ты его разбудил? Он не спал всю ночь! — кричал на Беззубого Юрка, еще не поняв, в чем дело.

А за дощатой переборкой, в помещении перевязочной, в это время Муравьев заканчивал чтение новой «аптечки» — только за два часа перед этим законченной Емельяном брошюрки, которая называлась именно так, как было намечено: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Муравьев вошел с книжечкой в помещение аптеки:

— Срочное дело. Живо вставайте, ребята, беритесь за переписку в четыре руки. Надо пустить с утра...

И через две-три минуты юные сожители Емельяна и Муравьева «по-военному» одевались и приводились в порядок, а через четверть часа оба сидели, переписывая свежую книжечку, которой так заждались по лагерю.

Майское яркое солнце только взошло, а из окна аптеки можно уже было видеть на посту полицейского, который внимательно наблюдал за лагерными воротами, чтобы подать сигнал, когда пойдут немцы.

Во время общего утреннего построения новая книжечка ушла по рукам, пока только в двух экземплярах. И все-таки к обеду, вернувшись от кухни, Юрка уже сообщил Баграмову:

— Слыхали, Иваныч, по лагерю слух какой? Говорят, нынче ночью где-то сброшена прокламация ГлавПУРа по поводу самороспуска Коминтерна. А слова так и шпарят, почти наизусть!..

И когда Балашов явился из карантина с ящичком для лекарств, Юрка торжественно преподнес ему эту новую книжечку.

— Только сегодня ночью сбросили с самолета, — шутливо сказал он. — Специально для карантина...