Энтон Майрер - Однажды орел…

– Сержант Макклейн сломал руку и получил рваную рану, - сказала Пегги. - А что такое рваная рана?

– Порезы и ушибы, - авторитетно ответил Донни, который учился в школе епископа Брента в Багио и сейчас находился дома, потому что были каникулы. - Брэнд, должно быть, пырнул его.

– Пырнул! - повторила Томми. - Что это за слово еще такое?

– Ну, это, знаешь… из блатного жаргона. - Донни был теперь худым и довольно нескладным мальчиком, с таким же пронизывающим взглядом и резкими переменами настроения, как у Томми. - Ребята всегда так говорят.

– А из-за чего они подрались? - спросила Пегги.

– Одному богу известно, - ответила Томми, - но и он не скажет нам. Может быть, из-за денег, или вина, или из-за какой-нибудь маленькой придурковатой филиппинской девушки.

– Послушай, Томми… - вмешался Сэм.

– А что, разве это неправда? Cherchez la femme 47 . - Она улыбнулась, но ее голос был несколько резок.

Томми немного похудела по сравнению с тем, какой была в Оглеторне или Бейлиссе; под ее очаровательными зелеными глазами легли синие круги, сквозь пудру проступали капельки пота, хотя день был не особенно жарким. Она ненавидела филиппинцев, и Сэм знал это. После суровых лет в Бейлиссе, когда страну затянуло в трясину депрессии, а военнослужащим понизили денежное содержание на пятнадцать процентов, Томми радостно восприняла предстоящую поездку на остров Лусон. Но ее ожидания не оправдались. Она пробовала держаться стойко, умею и экономно вела домашнее хозяйство, участвовала в деятельности нескольких благотворительных организаций, ездила с женами других офицеров за покупками в Лас-Тяньдас, на Квиапо или на озеро Тааль. Но все это она делала, переносила и выдерживала во имя единственной цели: лишь бы дотянуть до момента, когда срок службы Сэма здесь истечет и они смогут наконец уехать от этой невыносимой жары, влаги, муссонных ветров и проливных дождей, с этого острова, на котором все, что сделано из кожи, может за одну ночь обрасти трехдюймовым слоем плесени, оттуда, где в клубе все чаще и чаще с тревогой поговаривали о Японии…

– Этого вполне достаточно, чтобы сделать пацифистом любого, - продолжала Томми. - Они или воруют зонтики в какой-нибудь лавчонке в Чайнатауне, или громят одну из закусочных на Пинпин-стрит, или разбивают друг другу головы, или уродуют какую-нибудь тощую, костлявую девушку. Почему они продолжают мириться со всем этим? - гневно спросила она. - Почему не живут так, как живем мы, нормальные люди?

– Возможно, им недостает твоей замечательной несокрушимой стойкости, - ответил Сэм.

– Очень смешно… Что ж, это, пожалуй, верно: они живут как животные. Большинство из них, во всяком случае. От получки до получки… И единственное, о чем они думают, это вырваться из казармы, побольше выпить и побольше… ты знаешь чего…

– А что значит «ты знаешь чего»? - поинтересовалась Пегги.

– Девочек, конечно. Боже, какая ты глупая! - упрекнул сестру Донни.

– А что же, по-твоему, им делать? - спросил Сэм. - Заниматься балетом? Писать оды, воспевающие тропическую луну? А какая у них возможность встретить здесь порядочную женщину? Они могут быть ординарцами в домах офицеров, но это не значит, что им позволено находиться в обществе дочерей этих офицеров…

– Еще бы! - заметила Томми, выразительно посмотрев на него.

– Я не верю этому, - неожиданно заметила Пегги. Ее нижняя губа несколько выдалась вперед, а карие глазки часто замигали. На какую-то секунду она сделалась такой похожей на сестру Дэмона, что он не мог удержаться от улыбки.

– Не веришь чему, детка?

– Что он сделал это. Брэнд.

– Конечно, сделал. Глупая! - вмешался Донни. - Он же сам признает это, а потом - многие видели: он ударил сержанта куском свинцовой трубы…

– Он возил нас один раз в Кавите, - упорствовала Пегги. - Он такой хороший, тихий и скромный.

– Вот-вот, все они такие, - сказала Томми, передавая ей хлеб, - хорошие, тихие. Но там, где они появляются, сейчас же жди беды.

– Он не должен был брать кусок свинцовой трубы, да, папа?

– Да, не должен. Вероятно, он пытался защитить себя. Похоже, что дело обстояло именно так. Ножа побоялся бы и любой другой на его месте.

– Любой, папа? - Лицо Донни стало очень серьезным. - А ты бы тоже побоялся или нет?

– Конечно, побоялся бы. - Заметив на лице сына разочарование, Дэмон улыбнулся. - Ничего позорного в том, что человек боится, нет. Такие случаи бывают с каждым.

– А есть люди, которые ну ничего, ничего не боятся?

Сэм посмотрел на Томми, которая старательно ела и смотрела в сторону.

– Я знал одного человека, который ничего не боялся.

– Кто он?

– Его фамилия Меррик. Он был командиром роты во Франции. Твой дедушка освободил его от должности и отослал в Блуа.

– А почему он так сделал?

– Потому что этот человек напрасно рисковал не только своей жизнью, но и жизнью многих других. Твой дедушка считал, что человек, который ничего не боится, настолько далек от всего человеческого, что представляет постоянную угрозу для всех, кто так или иначе связан с ним.

– Первый великий миф! - сказала сыну Томми с неожиданной страстностью. - Что всякий солдат якобы всегда неизменно храбр. Можешь назвать это мифом номер один… Пегги, перестань баловаться с едой, - обратилась она к дочери. - Ты уже слишком большая девочка, чтобы позволять себе такие вещи.

– Папа, - снова начал Донни, - значит, если сержант пытался ударить Брэнда ножом, то Брэнд имел право поднять что-нибудь, чтобы защитить себя?

– Я бы сказал, что имел. Конечно, чтобы утверждать это, надо хорошо знать, как все произошло.

– Тогда я не понимаю. Почему же Брэнд не скажет им, что он не виноват? - спросил Донни, положив вилку на стол. - Я бы просто сказал: «Я не виноват».

– Это-то меня как раз и волнует, Дон, - ответил Сэм. - Я тоже никак не могу понять, почему он не говорит этого.

– Сэм, - сказала Томми, пристально посмотрев на него. На середине ее лба появилась вертикальная морщинка. - Ты вмешался и в эту историю?

– А почему ты так думаешь, дорогая?

– Потому что на твоем сумасшедшем мечтательном лице появилась хорошо знакомая мне озабоченность, вот почему. Слушай, Сэм, он ведь даже не в твоей роте. Ты просто гоняешься за бедой… Почему, позволь тебя спросить?…

– Дурная привычка, наверное. - Сэм подмигнул Пегги, которая весело хихикнула и заерзала на стуле. Донни смотрел на него с серьезным видом. - Для одних дурная привычка - это карты, для других - женщины, для третьих - подхалимаж…

– Сэм! Неужели это необходимо высказывать при детях?

– Я не ребенок, - гордо заявил Донни, - мне уже четырнадцать с половиной.

– Низкопоклонство, - поправился Дэмон. Он вдруг почувствовал безудержное веселье. - Я это хотел сказать. Раболепие. Подобострастие. Заискивание. Надо же, как много существует слов для выражения этого качества, правда? Пресмыкательство. Слышала какое слово?