Энтон Майрер - Однажды орел…

Поздно.

Брэнд отшвырнул пулеметную ленту и рывком распластался над гранатой.

…Холод. Застывший мир. Звенящий и полусонный мир на этой высокой, тяжело вращающейся столовой горе. Но его уже нет, он растаял в этом холоде, исчез без остатка. Глаза потускнели. Странно. Здесь, на этой высокой горе, все должно быть так ясно… О боже, он успел сделать это! Он будет вечно там, где на горных вершинах мороз, где ранним прохладным утром вьется солоноватый и пьянящий дымок от костров…

Но что с генералом? Генерал смотрит на него и говорит:

– Джо, Джо…

Брэнд не слышит этих слов, но хорошо видит, как шевелятся губы генерала, лицо у него сморщенное, испуганное, и, кажется, он вот-вот заплачет.

Все. Конец. Дома…

Пресс-конференция состоялась во дворце в зале приемов. Старый султан Паламангао, ныне покойный, жил здесь со своими двадцатью тремя женами, наложницами и детьми в атмосфере празднеств, петушиных боев и рыболовных пикников на реке Кагаян или Туббатаха. С приходом японцев все это кануло в область преданий, и теперь старший сын султана - стройный смуглый человек с блестящими, как у туберкулезного больного, глазами, одетый в измятую форму цвета хаки - во время японской оккупации он скрывался у партизан, - сидел на левой стороне широкого помоста и смотрел на все окружающее отсутствующим взглядом. В зале приемов было прохладно, - видимо, из-за очень высокого потолка; продолжением зала служила веранда второго этажа, выполненная в испанском стиле и огражденная сплошной филигранной решеткой из редчайшей породы дерева. Изумительные по красоте бугенвилии обвивали роскошными плетями стройные колонны и свисали с карнизов; время от времени по залу проносился легкий ветерок, шелестя бумагами на длинном столе, за которым стоял генерал-лейтенант Мессенджейл в свеженакрахмаленной рубашке цвета хаки, с указкой из слоновой кости в правой руке и ждал, когда войдут последние корреспонденты. Его офицер службы общественной информации полковник Сиклс вместе с некоторыми офицерами из отдела гражданской администрации сидел рядом с молодым султаном. По другую сторону сидели генералы Бэннерман и Свонсон и большинство офицеров штаба корпуса; их руки сложены на груди, на лицах предусмотрительность и радость. В зале царила атмосфера общего радостного ожидания. Дэвиду Шифкину все это напоминало экзамены в высшей школе или день вручения наград в летнем лагере.

– Привет, Шиф, - сказал Рэндолл, проталкиваясь к нему. Как и большинство корреспондентов, он был одет в чистую рубашку цвета хаки и, увидев грязное, с проступившими пятнами пота рабочее платье Шифкина, поднял брови и ухмыльнулся: - Ты неважно выглядишь, сынок. Очень неважно.

Шифкин посмотрел на него ничего не выражающим взглядом в сказал:

– Все мои вещи пропали.

– Что, здорово вам досталось там? - озабоченно спросил его стоявший рядом Чарли Мид.

– Да, здорово.

Позади них с шумом захлопнулись массивные двери из красного дерева, перед которыми встали два солдата с пистолетами на боку, с выражением мрачной профессиональной строгости на лицах, столь характерной для военных полицейских.

– Пожалуйста, не курить - приказание генерала, - объявил техник-сержант Хартжи и направился к двери у дальнего левого угла помоста. Шифкин потер глаза и лоб, подумав: «Махинации. Всего добиваются махинациями. А теперь - призы и награды!»

– …Основной причиной катастрофического поражения японцев является недостаточно четкая организация единого командования, - говорил Мессенджейл бодрым голосом, четко выговаривая каждое слово. - Адмирал Отикубо, по-видимому, был поставлен во главе всех сил, оборонявших остров. Но генерал Ямасита в, штабе императорских войск на Лусоне поручил генералу Колусаи командование всеми сухопутными силами на Паламангао, и мы только недавно узнали из захваченных японских документов, что генерал Мурасе считал себя ответственным за оборону района Фотгона и взлетно-посадочной полосы. В дополнение ко всей этой неразберихе можно указать на то обстоятельство, что Колусаи и Мурасе сильно недолюбливали друг друга и питали взаимное недоверие - не слишком благоприятные взаимоотношения для эффективного проведения военных операций в недружественной стране. Нельзя сказать, что мы не воспользовались этими благоприятными для нас обстоятельствами.

Мессенджейл улыбнулся, и в зале послышался приглушенный гул одобрительных возгласов.

– Таким образом, - продолжал он, - когда мы нанесли удар в заливе Даломо, японцы оказались перед способной свести с ума дилеммой, которая часто возникает перед командующими в обороне: какие из наступающих сил противника главные? Отикубо воздвиг стационарные оборонительные сооружения, чтобы любой ценой удержать взлетно-посадочную полосу. Но Колусаи, по-видимому, был сторонником более гибкого решения, он хотел иметь возможность, если станет слишком жарко, отступить на рубеж Рейна-Бланка - Терое - Наболос и, возможно, установить последнюю линию обороны вот здесь. - Генерал провел указкой по перешейку, очертания которого напоминали костлявую шею какаду. - Мурасе, напротив, вовсе не был обманут высадкой в Даломо. Он считал, что высадка на остров Бабуян свидетельствует о том, что это направление было главным, и настаивал на контратаке всеми наличными силами именно здесь, имея в виду в конечном счете сбросить нас в море…

Последовавшее за этим молниеносное наступление генерала Бэннермана на Рейна-Бланку застало их всех, буквально врасплох. Так или иначе, но Колусаи решил, по-видимому самовольно, отступить вдоль шоссе Эгьюнальдо до Наболоса. Отикубо очень кстати сделал себе харакири; Мурасе, который весьма умело сдерживал наши силы в районе высадки десанта на Бабуяне, потерял голову и бросил все силы, находившиеся в его распоряжении, и лобовые атаки на линии Фанегаян - Уматок, но при этом не поставил в известность штаб Колусаи или Отикубо и не предпринял никаких попыток организовать взаимодействие атакующих сил. Он, конечно, несколько продвинулся, но преуспел лишь в том, что безнадежно раздробил свои силы… Печальное повторение прошлого… Все те же японские косность, соперничество, переходящие в своеволие, неспособность совладать со своими нервами в критический момент. Видимо, слова, которые часто повторяет генерал Макартур, абсолютно верны: «Просто они недостаточно хороши, чтобы играть в высшей лиге».

На этот раз хохот был почти всеобщим. Шифкин огляделся. Большинство корреспондентов торопливо записывали, следя за продвижением указки из слоновой кости на восток, вдоль топких красных и синих лилий и далее в обход тесно закрученных завитков горной цепи.