Энтон Майрер - Однажды орел…

– В итоге гарнизон противника, как эффективная боевая сила, к настоящему времени ликвидирован, - продолжал Мессенджейл. - Передовые части сорок девятой дивизии находятся в шести милях от Наболоса и в семнадцати милях от Норт-Кейпа, вот здесь, - указка постучала по голове кричащего какаду, - а восемнадцатая совершает разворот вблизи южной дороги, что у подножия горы Маунт-Лимпон. Согласно утренним донесениям, сегодня подразделения пятьсот девяносто восьмого полка находятся примерно в десяти милях от Калао и встречают лишь спорадическое противодействие совершенно дезорганизованных сил противника. - Мессенджейл выпрямился и повернулся лицом к аудитории. - Кампания закончена, при этом на целых шестнадцать суток с опережением графика. Остается лишь прочесать местность. По последним данным, количество убитых у противника достигло сорока трех тысяч четыреста шестидесяти одного человека. Верно я говорю, Шервин?

– Так точно, сэр! - Полковник Фаулер вздрогнул от неожиданности. - Совершенно верно.

– Вот, пожалуй, и все, что я имел сказать, - продолжал Мессенджейл. - В заключение мне хотелось бы прочитать вам радиограмму, которую генерал Райтауэр вручил мне перед началом пресс-конференции. - Он достал из кармана полоску бумаги и начал читать: - «Пожалуйста, примите и передайте всем участвовавшим в боях офицерам и солдатам мою искреннюю благодарность за блестяще проведенную операцию по захвату острова Паламангао. Операция является примером того, что может быть достигнуто в сжатые сроки, если командование проявляет творческую инициативу и полно решимости выполнить поставленную задачу. Ваша победа вдохновит другие командования и приблизит нас всех к долгожданному дню всеобщей победы». Подписано: «Дуглас Макартур».

Раздался взрыв аплодисментов. Мессенджейл кивнул и сказал:

– Благодарю вас, джентльмены, от имени двадцать девятого корпуса. Операция «Палладиум» - я полагаю, мы можем сказать это, не опасаясь впасть в преувеличение, - оказалась успешной. А теперь есть ли еще вопросы?

– Генерал, какое испытываешь чувство, когда с помпой входишь в город победителем? - громко спросил Рэндолл.

Мессенджейл улыбнулся, но его глаза, смотревшие через окна на сады и далекое море, оставались серьезными.

– О, поистине волнующая картина! Некоторые из вас, состоявшие при мне, видели: население толпами вышло на улицы и, вновь оказавшись на свободе после стольких лишений, трогательно выражало свою радость. Нас буквально забрасывали цветами, и, могу вас заверить, это было приятной переменой после того, как нас забрасывали тяжелыми снарядами. - На этот раз к общему смеху присоединились офицеры штаба. - В городе оказались представители двух партизанских соединений: полковник Геррера и капитан Томас, и мы были счастливы приветствовать их. Как мне помнится, некоторые из вас присутствовали при этом. В ходе этой операции мы, как вам известно, весьма полагались на их информацию. Через несколько дней состоится церемония, на которой я лично вручу награды этим весьма храбрым людям.

Взглянув на Рэндолла и заметив, что тот, сверкая глазами из-под очков, радостно улыбается, Шифкин пробормотал:

– Громкая победа на Мэдисон-сквер-гарден. Рэндолл нахмурился и заметил:

– Брось, Шиф. Сегодня такой большой день.

– Я вот слушаю и слушаю, но о пятьдесят пятой почему-то ни слова,

Рэндолл пожал плечами, а Мид спросил:

– А в чем дело? Разве есть что сказать?

– Многое, - ответил Шифкин. - Очень многое…

Шифкин прислушивался к вопросам и ответам и к нестройному праздничному гулу в этом красивом зале с мозаичными стенами, и его раздражение все возрастало. Ошеломляющие контрасты! Он никак не мог привыкнуть к ним. Его всегда возмущал и злил резкий переход оттуда, где от страха замирает сердце и пересыхает во рту, где вокруг тебя только грязь и разрывы, в места, подобные этому, где никто не испытывает ни тревоги, ни отчаяния, ни гнева, где в прохладном свежем воздухе раздается беззаботная, бессмысленная болтовня. Он слышал, как корреспондент Ассошиэйтед Пресс Йортни задавал вопрос об обстановке в гавани Калао, а перед его взором все еще стояло лицо санитара-негра, когда тот узнал, что человек, которого он только что притащил, давно мертв; или образ того отчаянного сержанта с большой рыжей бородой, который с хохотом палил по джунглям. Шифкину довелось повидать и лишения, и тяжкий труд, и ужасы, но он оказался совершенно неподготовленным к представшему перед ним зрелищу паники, разложения ранее дисциплинированных частей и боевых цепей, перерыва всякой связи и снабжения… И перед лицом всего этого - абсолютно потрясающие, железные нервы одного человека. Он вспомнил, как на рассвете второго дня, когда, судя по тому, как солдаты перебегают, закапываются в землю и от страха напускают в штаны, можно было понять, что обстановка стала исключительно опасной и даже самые спокойные начали терять присутствие духа, Дэмон говорил растерявшемуся капитану: «Зачем идти к ним, если можно заставить их Подойти к нам? По крайней мере нам не придется выковыривать их из земли». И позднее (или это было раньше?), обращаясь к минометному взводу: «Веселей, ребята! Мы заманиваем их на дистанцию выстрела из рогатки…»

Задолго до этого Шифкин перестал задавать вопросы, отбросив все мысли о том, чтобы оставаться сторонним наблюдателем. Вскоре получилось так, что он, пошатываясь, задыхаясь и выбиваясь из сил, несет с санитаром носилки, а его руки, казалось, вот-вот выскочат из суставов. Туда и обратно по тропе, на которой то здесь, то там раздаются смертоносные разрывы, визжат разлетающиеся во все стороны осколки, то и дело сбивая кого-нибудь с ног. Уходишь с раненым, а возвращаешься с патронами, гранатами и водой. И так час за часом, пока полуобнаженные, безмерно усталые люди не валятся с ног прямо на дороге и не засыпают мертвым сном. Когда наконец все кончилось и он подошел к изможденным, обросшим щетиной солдатам, которых он обслуживал в бою и которые теперь чистили оружие и натягивали колючую проволоку, он почувствовал мгновенно возникшую искреннюю привязанность к ним, привязанность, какой он никогда не испытывал в своей жизни раньше.

– Ну, что скажешь, Шиф? - спрашивали они его, дружески пожимая руку или похлопывая по спине, хотя но возрасту он годился в отцы большинству из них.

– Слушай-ка, а ты парень что надо! - сказал кто-то из них. - Да-а, одно время казалось, что они закидают нас дерьмом, правда? Я хочу сказать… Господи, уж если генерал решил… Да, старина Печальный Сэм все-таки остановил этих сукиных сынов…

– Генерала ранило, - сообщил им Шифкин.

– Не может быть! - раздалось сразу несколько голосов. Они уставились на него в замешательстве, в гневе, в страхе,