Тиамат - ЭКЛИПСИС

Дома Альва отвел душу: подвывая от смеха, расписал эльфу, как наследный принц снимал степняка на базаре, будто дешевую проститутку. Он так преуспел в своих издевательствах, что Кинтаро даже надулся, чего с ним никогда раньше не случалось. Может, поддразнивания кавалера напомнили степняку, что он все-таки живет в доме, снятом на деньги Альвы, и за его счет. А может, он просто заскучал без дела. Как бы там ни было, на следующий день Кинтаро отправился во дворец, а вернулся уже с бляхой стражника из личной охраны халиддина.

Слова Альвы и вправду задели Кинтаро, но не по тем причинам, которые предполагал молодой кавалер. Гордый степняк злился, что какой-то молокосос пялился на него, будто на раба или слугу. Он не привык быть объектом внимания - он, вождь эссанти, который всегда брал то, что ему нравится, и не встречал отказа. Подумаешь, наследный принц! Как будто Кинтаро выпрыгнет из штанов по одному его знаку! Он твердо решил, что в Малом дворце его не увидят ни завтра, ни в следующую тысячу лет. После чего решил утешиться в объятиях своего сладенького рыжего.

Однако Альва, утомленный жарой и базарной толкотней, воспринял инициативу Кинтаро без энтузиазма. В глазах его уже успела нарисоваться беспредельная задумчивость, которой всегда сопровождался очередной чертов приступ вдохновения. Одарив любовника парой целомудренных поцелуев, он мягко, но решительно изгнал его руку из-под подола и потянулся за блокнотом. Кинтаро настойчиво намекнул ему словом и делом, что, дескать, стишки можно кропать и опосля, но Альва эту мысль не оценил. Он заявил, что пока что имеет обыкновение думать головой, а не членом, в отличие от Кинтаро, и заперся в спальне, крикнув напоследок: «Иди книжку почитай!»

Ехидство рыжего было не вполне обоснованно, потому что Кинтаро все-таки порою брал в руки книги, а именно арисланские романы, в которых густо были понапиханы красочные гравюры с изображением воинов в полном боевом облачении, карт местности и схем расположения войск. Эротические гравюры тоже были ничего, но быстро ему прискучили, поскольку не изображали мужиков с мужиками.

Кинтаро с досадой подумал, что в степи рыжий был куда сговорчивее. Вот бы они всегда оставались в его шатре, на положении почетных гостей-наложников! Кинтаро без труда вызвал в памяти картину двух раскинувшихся на шкурах обнаженных тел, предоставленных в полное его распоряжение, и прямиком направился на кухню, где эльф колдовал над кастрюльками. Распаленный воспоминаниями, он с ходу облапил Итильдина и попробовал завалить на стол. Однако против обыкновения эльф не стал вопить: «Грязное животное, хам, не трогай, не надо, не так, не туда…» Он дернул плечом, не глядя на степняка, и процедил что-то на своем языке, что безошибочно распознавалось как «нет». Попытка переубедить его тоже окончилась неудачей. Получив весьма чувствительный тычок кулаком в бок, Кинтаро возмутился:

- На хрена ты ломаешься, куколка? Чай, не убудет.

- Я вовсе не обязан подставлять тебе задницу по первому требованию, - отрезал тот.

- Ой, да ладно. Подставляешь, еще как подставляешь, и попробуй скажи, что тебе не нравится.

Итильдин повернулся и смерил Кинтаро ледяным взглядом.

- Аланн слушается сердца и разума, а не… этого, - эльф сделал неопределенный жест в районе пряжки ремня. - Мне нравится секс. Мне ты не нравишься. Ведешь себя как грубый варвар.

- А ты ведешь себя как ханжа и недотрога. Мне ты тоже не нравишься.

- Я эльф.

- А я эссанти. Я тот, кто я есть. Именно поэтому ты меня так хочешь.

Итильдин вызывающе усмехнулся:

- То же самое я могу сказать и про тебя.

Кинтаро не нашелся, что ответить, что случалось с ним крайне редко.

- Да пошел ты! - злобно пробурчал он и вышел из кухни.

Поскольку Кинтаро не являлся поклонником секса с правой рукой (равно как и с левой, надо добавить), лекарство от двойного облома было только одно: проделать несколько традиционных упражнений воина степи, позволяющих сохранять боевую форму и ясную голову. Чем эссанти и занялся в небольшом внутреннем дворике между цветущих жасминовых кустов. Предварительно он разделся догола, соорудив себе набедренную повязку из черного шелкового платка. И что вы думаете, не прошло и часа, как рыжий выглянул из окна спальни и намертво приклеился взглядом к блестящей от пота смуглой фигуре степняка, а еще через пятнадцать минут вождь трахнул его прямо на подоконнике. Это несколько примирило его с действительностью. Однако наутро он снова вспомнил наследного принца, нагло шарившего по нему глазами, и настроение у него испортилось.

Что было дальше, догадаться нетрудно. «Я ему покажу, кто здесь главный!» - пообещал себе Кинтаро и отправился в Малый дворец - резиденцию халиддина.

То ли стража была предупреждена о его приходе, то ли явления у ворот высоких накачанных мачо были вполне обычным делом, но его сразу же провели к начальнику стражи. Собеседование было донельзя формальным. Кинтаро заученно оттарабанил свою легенду, начальник ответил ему таким же заученным монологом об обязанностях дворцового стражника, после чего оба с облегчением перешли на обсуждение степных пород лошадей. Начальник оказался сыном верлонца и страстным лошадником. Со своим гостем он расставался с таким заметным сожалением, что можно было не сомневаться: службу в дворцовой охране никак нельзя отнести к занятиям увлекательным и богатым на новые впечатления. Однако Кинтаро это не смутило. Несмотря на то, что он давно уже перешагнул возраст юношеского любопытства, в Арислане многое казалось ему захватывающе интересным, пусть он и нечасто позволял себе проявлять этот интерес открыто, предпочитая напускать на себя невозмутимый вид.

Проходя в сопровождении двух стражей по дворцовым покоям, он едва удостаивал взглядом окружающую обстановку, и мало кто бы заподозрил, как много он при этом замечает. К архитектуре и предметам роскоши эссанти был вполне равнодушен, зато не упускал ни единой детали из вооружения воинов, поведения слуг, расположения постов и решеток. Его не удивило обилие во дворце белокожих северян, загорелых приморских жителей, смуглых степняков. От кавалера Ахайре он знал, что арисланские правители всегда предпочитали нанимать на службу иностранцев, не связанных с разветвленной системой родственных отношений в Арислане. Среди отпрысков многочисленных арисланских родов не нашлось бы, пожалуй, ни одного, кто поставил бы личную преданность халиду или любовь к деньгам выше интересов клана. А при вечной борьбе за власть между кланами и несколько шаткой системе передачи верховной власти в Арислане верность армии бывала единственной гарантией безопасности халида.