С.Г. Кара-Мурза - Хроника пикирующей России. 1992-1994

В этом отношении, по мнению моему, «Мальчик без штанов» правее. Он соглашается, что у пруссака чище и вольготнее, но утешается тем, что у него, «Мальчика без штанов», по крайней мере, никакого контракта на руках нет. Положим, что его душа, точно так же, как и немцева, не принадлежит ему в собственность, но он не продал ее за грош, а отдал даром. Как хотите, а это очень и очень интересная разница!.. Пусть примет он [русский] на веру слова «Мальчика без штанов»: у нас дома занятнее, и с доверием возвратится в дом свой, чтобы занять соответствующее место в представлении той загадочной драмы, о которой нельзя даже сказать, началась она или нет».

В 1880 году Салтыков-Щедрин чувствовал, что на Россию надвигается загадочная драма. Сейчас мы, быть может, участвуем в последнем ее акте. И финал во многом зависит от того, поймем ли мы, в чем загадка этой драмы.

1992

Пора подвести первые итоги. Истекли два года реформы Гайдара-Чубайса, восемь лет перестройки Горбачева-Ельцина и тридцать лет «сахаровского» тихого проекта, рожденного на кухне московского интеллигента. В какое состояние приведена Россия и душа русского человека?

Вскормленный винегретом из марксизма и либерализма, наш демократ уперся глазом в экономику — она, мол, основа жизни, здесь суть реформы. А завтра, когда подействует принятое против марксизма слабительное, вообще дойдет до того, что основа жизни — прибыль. И это убожество несется отовсюду, даже со сцены Большого театра, и ворочаются в могилах, от Курил до Парижа, русские кости.

Давайте на минуту примем дозу здравого смысла. Человек ест, чтобы жить, а не наоборот. Производство — основа жизнеобеспечения, не более. Оно может быть организовано по-разному, важно чтобы экономика была экономной. Иное дело — жизнеустройство. Оно хорошо, если не слишком отходит от укорененных в человеке представлений о том, что Добро, а что Зло; как устроен мир; как надо относиться к другому человеку; жив ли корень его народа или пресекается. Это — вопросы бытия, а не быта, они уходят в религиозное чувство, а не в маркетинг.

Сегодня нельзя избежать тяжелого вывода: объектом революционной ломки было именно жизнеустройство народов России. А разруха — средство ломки и способ расплатиться с чернорабочими. Впрочем, при нашей низкой оплате интеллектуального труда и иные архитекторы были не прочь подработать грязной работой.

Почему же такое несоответствие? Ведь это все равно, что поджечь дом, чтобы изжарить себе яичницу. Тому есть две причины. Во-первых, реформаторам было невыносимо именно наше старое жизнеустройство, причем по идеальным соображениям. А в ином образе жизни (они его сами себе придумали и назвали «Западом») они сделали объектом религиозного поклонения Рынок. Поэтому на нашу систему ценностей они идут именно Великим Походом, а ворюги — это лишь их наемная кавалерия. Во-вторых, наши реформаторы переживают приступ родовой болезни интеллигенции — уверенность, что они вправе «железной» рукой вести заблудшее людское стадо к «правильной», по их мнению, жизни. Ведь Бурбулис сказал: мы начали хирургическую операцию над страной против воли больного.

Что же достигнуто? Уже почти совершен невероятный для конца ХХ века переход огромной важности: от общества сотрудничества — к обществу антагонистической классовой вражды. Переход искусственный, «продавленный» мощной партийно-государственной машиной. Переход, противоречащий основной тенденции цивилизации. Рождение в России классового общества — факт почти очевидный, но есть и оценки самих реформаторов.

Сам тезис, что теперь общество состоит из собственников и неимущих, взаимная вражда которых нарастает, повторяется регулярно (даже министрами). Очевидно, что неимущие — это не то же, что бедные. Это люди, лишенные собственности. И они лишились ее именно в ходе реформы — и своего пая в общенародной собственности (хотя бы гектара пашни и двух га иных угодий на душу — огромное богатство), и личной собственности в виде сбережений и покупательной способности зарплаты и пенсии. Это — изменение не экономики, а именно жизнеустройства. И теперь постоянная угроза социального взрыва — часть нашей жизни (а значит, и явное превращение России в полицейское государство, с регулярными избиениями, а потом и расстрелами на улицах и в застенках).

Советское общество представлялось как классовое, а на деле именно классовые противоречия были там почти сняты. Они возникают лишь сейчас. Ведь либеральная модель экономики конфронтационна, и этот выбор сделан в ней сознательно. Развивая идею войны всех против всех, великий философ Гоббс пишет: «хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее, подавляя других, чем объединяясь с ними». Борьба людей, групп, классов является здесь не аномалией, а порядком вещей. И именно этот порядок жизнеустройства выбрал тот, кто голосовал за Ельцина, а завтра будет голосовать за «Выбор России».

Сам язык выдает. Раньше у нас часто звучало слово битва . Уж как над этим потешались демократы. Но это всегда была битва за что-то хорошее (за хлеб, за здоровье, за грамотность). И в этой битве общество было единым целым. Что же доминирует в языке сегодня? Слова социальная защита и социальная незащищенность. Устроена жизнь, где надо срочно защищать стариков, детей, учителей, офицеров — почти всех! От кого же? От стариков, от детей, от учителей — от общества. Внезапно каждый человек оказался в джунглях. Если он быстро не обзаведется средствами защиты (а лучшее средство защиты — нападение), то его сожрут, растерзают, затопчут. Это — результат реформы.

Вспомним важное выступление Б.Н.Ельцина по телевидению 14 марта 1991 г. Он сказал тогда: «не надо опасаться гражданской войны, потому что у нас нет противоречий между социальными слоями». А в ноябре 1993 г. он говорит: 6-7 октября в стране должна была начаться гражданская война, и, дескать, лишь при помощи расстрела Дома Советов ее удалось предотвратить. Это — прямое признание того, что созрели и обостряются противоречия между массой трудящихся и разбогатевшим меньшинством. А ведь еще не начала спускаться лавина безработицы.

Люди поверили, что если у нас будут богатые, то и страна богатая. Это было правдоподобно в обществе, устроенном по образу семьи, а не рынка. В семье люди делятся добром — богатеет один брат, что-то достается и другому, богатеет вся семья. В рыночном (классовом) обществе люди продают или обменивают добро. Здесь при немыслимом богатстве одних другие могут умирать с голоду. Более того, в России создан такой уникальный класс богатых, что чем они богаче, тем страна в целом беднее (уж не говоря о бедняках). Ибо когда обогащается хищник, он при этом многое портит зря — как волк режет овечье стадо. Возьмите мелкого предпринимателя, по образу действий он таков же, как и «кабинетный» хищник. Вот он выломал медные детали из сигнального шкафа железной дороги, продал скупщикам-эстонцам. Ему хватило на бутылку, а дорога отброшена в тридцатые годы, возможны и аварии. Знал он это? Прекрасно знал — но на это его толкала вся идеология «реформы» и пример ее лидеров.