Крылатая Тень - Уходя, гасите светлых

Я это знаю, а значит, это знает Клятва, которой, в отличие от меня, на светлых не наплевать.

Эльф серьезно кивнул, покосившись на спокойно жующего Росса. Думал он, очевидно, не на себя и Мэйриалли. Но понял, принял к сведению. Я успокоено взялся за кружку. Теперь сушить будет дня три, неприятно, но не смертельно.

И тут же поперхнулся, но успел-таки шлепнуть по пальчикам эльфийки, каким-то образом очутившимся в шкатулке. Девчонка пискнула и испуганно отшатнулась.

– Куда? – почти прорычал я, покрепче хватая тонкое запястье. По столу, высоко подскакивая, как бусины забарабанили серые шарики. Совсем немного, сколько успела взять щепотью. – Ты что вытворяешь?! – к Хаосу этикет, маленькая леди! Шкатулка полетела в сумку.

– Я… я… – она часто заморгала, но вдруг, справившись, сдвинула брови и упрямо вскинула подбородок, – я хотела лишь посмотреть, не есть!

Злости не хватает…

– Руки мыть, быстро! – похоже, кое в чем Клятва права.

Хорошо, что в зале было шумно – никто не слышал наших разговоров. Но постояльцы с любопытством провожали взглядами темного, что с дикими глазами тащил к выходу закутанного в плащ спутника. Судя по всему, мальчишку, тонкого и стройного, как эльф. Кто-то заухмылялся, и я на всякий случай запомнил эту рожу. Мало ли… И так же быстро забыли.

На улице стояла жара, в которую мы и окунулись, словно в вязкую горячую жидкость. Она мешала дышать, и я понадеялся, что никто из любопытствующих в зале не сунется посмотреть, что я тут делаю.

Вообще-то я люблю обычно возиться с такими миленькими нежными девочками, но сейчас немного устал:

– Прошу простить меня, леди Мэйриалли. Я был с вами груб, но, поверьте, это исключительно из-за моего за вас беспокойства.

Эльфийка ошарашено хлопала ресницами. Только что я на скорости вытащил ее на улицу и едва не уронил по инерции в колодец, а теперь вдруг развернулся и замер, скромно опустив глаза, в легком поклоне.

– Д-да… конечно, – ошарашено прошептала она, вряд ли осознавая, что я все еще держу ее за руку. Чем я и воспользовался.

Кто-то недавно очень удачно набрал воды. Целое ведро, в которое я, недолго думая, сунул ручку девушки и принялся осторожно, ласково, но настойчиво мыть. Вода была ледяная, так что глаза у эльфийки в первый момент стали еще больше и по-своему… прекраснее. Я слегка наклонился, пряча лицо, и покашлял.

– Замерзли, прекрасная? – все тот же платок с рунами выступил в роли полотенца.

Она кивнула, наблюдая, как я растираю бледную ладошку, пытаясь согреть. Видимо, судьба у меня такая – размораживать эльфиек.

Руку не забирала – уже хорошо. Посматривала из-под ресниц, в воздухе все больше пахло неловкостью.

– Это лекарство сделано исключительно для темных, пресветлая. Мы привычны к такому. Вам же оно смертельно опасно… – голос независимо от моего желания стал глубже и мягче, будто я рассказывал сказку. – Вы подобны цветку, хрупкому и нежному, ваша кожа…, – я провел пальцем по ее запястью, где проступали жемчужно-голубые прожилки, – подобна шендайскому шелку, но чересчур тонка, достаточно было бы маленького пореза, царапины… Мне страшно думать об этом.

Я, скрываясь, опустил глаза, чувствуя внутри привычный азарт. Мне говорили проводить девушку до светлых земель? Пожалуйста! Но что я с этого буду иметь, кроме сомнительной сказки Аралинэля? Не позаботишься о себе сам, никто не позаботится.

Привычно накинул легкий ментальный щит, излучая доброжелательность. Эльфийка все-таки.

Девушка вздрогнула, сморгнула, словно только проснувшись:

– Неужели нет способа спастись? – спросила она, – Но тогда это настоящий яд!

– Только для вас, светлейшая даэла, – грустная улыбка, взгляд не отрывается от ее пальцев, легкие поглаживания, – я, пожалуй, сумел бы найти противоядие…, – ага, у себя в сумке, в потайном дне той самой шкатулки. – Но пойдемте же. Ваш светлейший собрат, верно, беспокоится о вас.

Всему приходит конец. Даже таким неоднозначным приятным моментам, как этот. Это ОНА должна замечать их и жалеть, пусть и неосознанно сначала, что они заканчиваются. Моя же игра будет естественна и ласково-вежлива. Девушка – не темная, ее не взять приступом.

В зале почти ничего не изменилось. Разве что количество содержимого кружек и тарелок, да настроение Мензориуса. Он готов был сорваться с места в любой момент в поисках эльфийки, которую утащил коварный темный.

Мой обед, конечно, остыл. Я без сожаления оставил бы его в помойном ведре, но предписания к моему "лекарству" твердили иное. Пришлось взяться за ложку. Спутники только с удивлением наблюдали, как пустеет моя тарелка притом, что именно я недавно больше всех ковырялся в содержимом и брезгливо откладывал кусочки, достойные моей высочайшей персоны.

Съесть-то я съел, но готовят в этой забегаловке все рано отвратительно – овощи горчили, и мне периодически мерещился привкус мокрого мела…

Движение едва ощутимо, но чувство опасности ударило резко и остро. Привычная шероховатость выделанной кожи под пальцами, успокаивающая тяжесть сбалансированного ножа, с которым я отчего-то сегодня спал, как спят деревенские дети с тряпичной куклой. Вот только сомневаюсь, что спросонья они ими дерутся…

Лезвие вошло с влажным хрустом. Крыса издала тонкий затихающий писк, в последних рывках агонии скрюченного тела загребая под себя солому. От этих звуков я окончательно и проснулся. Посмотрел под руку и поморщился от неаппетитного зрелища. Выпученные бессмысленные глаза, распахнутая окровавленная пасть с желтоватыми иглами зубов. В основание черепа, как на уроке. На удачу.

Подождите-ка…

Откуда в моей комнате крыса? Они же все давно выучили… И…

Почему я в соломе?

Я вытянул из челки обломанный травяной колосок и всмотрелся в него без единой мысли. Просветление наступило, когда я посмотрел мимо на светлое пятно окна под потолком. В луче света, падающем на припорошенный соломой земляной пол, неторопливо кружили пылинки. Утро. Но главное не это, а вытянутое помещение со стойлами, в котором я находился. В ближайшем хрумкал сено чей-то конь, чуть дальше слышался частый перестук копыт и фырканье – кому-то не сиделось в деннике. Конюшня.

Честно говоря, я впал в ступор. Вряд ли за стенкой того стойла слева спит в соломе одна из знакомых мне юных леди, решившая скоротать ночь в моем обществе, а другого повода ночевать здесь, кроме как прятаться от ее разъяренного темного папочки, я не вижу.

Да это и не конюшни Твердыни, даже в отцовском поместье не такая… Что я здесь делаю?

Не шевелюсь. Настороженно прислушиваюсь к тишине за стенами и собственной памяти. Память молчала, как в любое другое похмелье.

Зато окружающий мир порадовал громким шелестом соломы прямо за спиной.