На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

- Да, - сказал Андрей, присаживаясь около пушки и беря у приземистого длиннорукого круглолицего с расшлепанным носом и сметливыми карими глазами артиллериста ложку. - Его зовут Зазор. Зазор, ребята. Я читал эту кличку на его хомуте.

- А где хомут? - спросил артиллерист.- Коль недалеко, мы съездим, чего добру пропадать. Одна нога тут, одна нога там. Так где он, хомут-то? Новый?

- Далеко,- ответил он неопределенно.- Но уздечка на берегу. Там, - он показал рукой.

- Зазор, значит, Зазор? Ничего звучит,- сказал другой артиллерист, полный, бритоголовый, пожилой. Осколком ему рассекло бровь, шрам потянул кожу на лбу вверх, отчего казалось, что глаз под этой бровью значительно больше другого. - А я уж подумал, не назвать ли его Диогеном? Взамен нашего. Убило третьего дня, когда разгружались. Но Зазор - тоже ничего. Звучно!

- Диоген? - переспросил Андрей, доскребывая котелок.

- Был такой человек когда-то, - объяснил приземистый артиллерист. - В стародавние времена. И хомут там, где уздечка, на берегу? Если так, то я мигом…

Андрей пучком травы вытер его ложку и отдал ему.

- На берегу, но на том. На этом - только уздечка, постромки, супонь и чересседельник. Поедешь?

- Так ты… так ты с ним - оттуда? - артиллерист посмотрел на Зазора. Зазор, засунув до глаз голову в подвешенную торбу, хрумкал овес, мигал, отмахивал хвостом мух. Казалось, он и мигал и помахивал хвостом от удовольствия. - Значит, оттуда?

- Оттуда.

К ним на начищенной, гарцующей от избытка сил молодой пегой кобыле подъехал майор, туго затянутый ремнем с полевой портупеей.

Все, кто тут был, встали, не очень вытягиваясь, но все же опуская руки по швам. Андрей тоже встал.

- Кто такой? Откуда? Документы!

С розового бритого лица сверху вниз на Андрея смотрели серые суженные глаза.

- Он, товарищ майор… - начал было артиллерист, который давал ложку, но в это время из домика рядом крикнул дневальный:

- Товарищ майор! К телефону! Срочно!

Майор спрыгнул с кобылки, бросил повод артиллеристу, вбежал в дом и через полминуты скомандовал с крыльца:

- Дивизион! Запрягай! Взять все! Приготовиться к движению!

- Ну, друг, - крикнул уже на бегу артиллерист, - наш черед!

Не прошло и четверти часа, как дивизион снялся и, взяв в рысь,

вытянулся из деревни и пошел по проселку, держась к северо-западу, к Днепру. Там, видимо, его ждали плоты на понтонах. Андрей видел, как ходко, поблескивая обтертыми о песок подковами, бежал Зазор, подпряженный к каким-то другим лошадям, и как катилась за ним пушка.

«Счастливо, друг! - сказал мысленно Андрей Зазору, - Счастливо, ребята!» - сказал он и всему дивизиону и подумал, что если его рота еще держится, то, может быть, именно ее и будет прикрывать этот дивизион, а если роты уже нет, не существует она, то этот дивизион будет прикрывать какую-то другую, такую же роту из тех, что десантировались вчера, или из тех, что десантировались сегодня.

Но он надеялся, что если жив ротный и достаточно цел для того, чтобы командовать, и живы два-три сержанта (пусть даже уже нет офицеров), да живы полтора-два десятка солдат, то рота еще есть, еще держится, и этот дивизион с Зазором в нем или любой другой дивизион, будет роте хорошей поддержкой. Он сказал мысленно артиллеристам: «Счастливо, ребята!»

Он знал, что после госпиталя, не позднее чем через месяц, ему снова за Днепр.

Он вздрогнул, вспомнив Веню, Барышева, Папу Карло, Ванятку, всех остальных, нашел себе местечко в саду одного дома, под вишнями, и лег там.

Ч А С Т Ь В Т О Р А Я

…ДО БЛИНДАЖА

Писарь ГЛРа, ладно одетый, откормленный, чистый, энергичный и вроде бы даже заботливый, покричал в улицу так, чтобы его далеко расслышали:

- Команда 316! Команда 316! Получить сухой паек на дорогу! Быстро, ребята, быстро! А то не достанется! Старший команды - ко мне за документами…

«Значит, утром топаем, - понял Андрей. Триста шестнадцатая была его команда. - Что ж, пойдем получим».

- Как думаешь, сала нам дадут? - спросил догнавший его щуплый, мелкорослый солдат. Он, видимо, бежал из дальнего конца деревни, где команду писаря передали санитары и сестры, торопился, запыхался, боясь опоздать к продуктам. Его лицо, состоявшее все из мелких частей - маленькие бесцветные глазки, пришлепнутый нос, короткая щелка рта, - выражало озабоченность и желание получить сало. Он объяснил это так: - Нам же в дорогу! Что полегче да посытней. Сало, концерва тоже хорошо. А то вдруг навалят концентратов. Мы чо теперь? Мы хилые, да на своих двоих, да верст по двадцать в день… Мы можем и требовать. Как считаешь?

- Можем! - поддержал Андрей громко и дерзко потребовал у каптенармуса: - Сала давай! Концерву! Мы кто теперь? Мы- хилые. Да верст по двадцать в день… Сало давай! Концерву! Не то я тебе…

Каптенармус, тоже ладный, тоже чистенький, сытый, видавший всяких, зыркнул на него глазами и хотел было обрезать:

- Ты кто такой? Что дадут, то и возьмешь! Ишь, аристократы…

Триста шестнадцатая команда состояла из сорока пяти человек,

двое из них были танкисты в обгоревших комбинезонах. И один из танкистов, смекнув что к чему, крикнул на каптенармуса:

- Как кто? Ты что, не знаешь? Да это личный шофер генерала. Протри зенки! Личный, пенял? - с устрашением повторил он.

Они - триста шестнадцатая команда - получили и сало, и сухари, и сахар, и, конечно же, заветный концентрат “суп-пюре гороховый”, и, оттащив все это в сторонку, разделили на сорок пять порций.

Так как у Андрея не было вещмешка, он попросил того солдата, из-за которого спорил с каптенармусом:

- Давай сложим все в твой. А нести будем по очереди.

В глазах солдата еще не погас восторг победы, и он не мог не согласиться:

- Давай. Коль доверишься. А ты и правда шофер генерала?

- Это детали, - небрежно уклонился Андрей.

Старший команды объявил, что выходят из деревни завтра в семь, что сбор на восточной околице, что цель их - станция Яготин, к которой им надлежало прибыть к вечеру третьих суток, что там сбор у продпункта.

Старшего слушали внимательно, в его полевой сумке были их документы - карточки передового района, начатые истории болезней, без которых отставшего от команды на любом КПП задерживают. Чтобы этого избежать, следовало не отставать от старшего, утрами ко времени приходить на околицу, вместе трогаться с привалов и идти себе и идти в тыл, все отдаляясь от фронта.

Двадцать - двадцать пять километров в сутки было не расстояние. По теплой сухой осенней погоде, неторопливо шагая по обочинам проселочных дорог, вытянувшись в цепочку или парами, тройками, чтобы можно было поговорить, при такой погоде можно было шагать и шагать, глядя на поля, рассматривая птиц, присаживаясь на берегу речушки, в перелеске, чтобы и перекурить, и проветрить портянки, и подремать, пожевав сухарей с салом. Вечером же, добравшись до деревни, расположившись на огородах или еще где, легко и приятно было зажечь костерок, наварить супу-пюре, вскипятить чаю, зная, что впереди у тебя вся ночь, что никто теперь тебе не крикнет: «Подъем! В ружье! Выходи строиться!..»