На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

До их траншеи оставалось идти всего ничего - сотню метров, когда Андрей натолкнулся рукой на проволочный еж, который загораживал дорогу. Еж был высокий, почти вровень е краем хода сообщения, перелезть через него он не мог и остановился.

- Давай-давай, - сказал Стас. - Передых дома. Давай! - Стас толкнул его ящиком.

- Какой там передых, проволока. Вроде ее тут не было. Какому дьяволу… - Андрей поднял свой край ящика. - Придется вылезать. Толкай! Р-р-аз! - они вытолкнули ящик, Андрей, нащупав сапогом пружинистые проволоки ежа, найдя опору, ухватившись за бруствер, вылез на него. Он разогнулся и хотел уже было обернуться и подать Стасу руку, когда к нему вдруг справа и слева метнулись тени - он услышал, как хлюпнула, чавкнула под ними вода и грязь, - и он мгновенно сообразил, что тут к чему, а тут еще Стас крикнул: «Назад!» - но назад было поздно!.. Наоборот, он прыгнул вперед, дернув на ходу затвор, и от живота дал длинную очередь по этим фрицам, и в свете от пламени автомата различил на секунду еще несколько вдруг выросших как из-под земли бегущих к нему немцев, и как Стас сдергивает свой ППШ из-за спины, и как в Стаса летят сразу две гранаты, и что котелок с супом, который Стас, перед тем как вылезать, выставил на бруствер, так и стоит там, но тут кто-то со страшной силой ударил Андрея чем-то тяжелым по затылку так, что обе летевшие в Стаса гранаты взорвались у Андрея внутри глаз, и больше он ничего не видел и не слышал.

Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я

ОДИНОЧНЫЙ БОЕЦ

Кто-то лил на него воду, он чувствовал, как намокла у него голова и как вода затекает ему за воротник на спину и на грудь. Но, странно, воздух, которым он дышал, был теплый, пахнущий не то бензином, не то солидолом, не то еще чем-то нефтяным. Болел затылок, ломило, словно вывихнутое, плечо и саднило рот, как будто он пожевал колючек.

Андрей открыл глаза и, не поверив сначала, а потом ужаснувшись, плотно, до боли сжав веки, стал мысленно уговаривать себя: «Это сон. Это мне снится! Со мной не может быть такого! С кем угодно, но не со мной! Это просто кошмарный сон, я сейчас проснусь… Мне надо сейчас же проснуться!»

Его грубо ткнули в плечо так, что он упал на бок.

- Вставай! - приказали ему по-немецки.

Он открыл глаза.

Нет, это не было кошмарным сном, это была кошмарная явь: он лежал в блиндаже, где было полно фрицев.

Один из них, по виду старший офицер, сидел у металлического складного столика, на котором стояли телефоны и аккумуляторная лампа и лежали какие-то, свесившиеся со столика, схемы и карта. Офицер был в чистом мундире, под горлом у этого офицера между углами воротника был подвешен поблескивающий от лампы крест, еще один крест висел под клапаном левого кармана. Офицер был худой, с узким, клиновидным лицом и темными волосами, зачесанными на пробор. В одной руке офицер держал красный карандаш, другая его рука опиралась на карту. Он смотрел на Андрея в упор, постукивая пальцами по карте, приподняв высоко одну бровь, отчего глаз под ней казался больше другого, и в этом расширенном глазу было нетерпение и в то же время какое-то холодное спокойствие.

Еще два офицера, тоже в мундирах, поблескивающих серебром петлиц и погонов, сидели слева от того, с крестами, сидели на нарах, покрытых матрацами из серой, вроде брезента, материи. Узкая, на одного человека, кровать была за спиной офицера с крестом, видимо, там спал он, а слева от стола на нарах легко могло поместиться несколько человек, но на них там сейчас сидели два этих совершенно молодых младших офицера, у которых на мундирах не было ничего, кроме пуговиц и, как вообще у всех офицеров, фашистской эмблемы - орел держит в когтях круг со свастикой.

Офицеры сидели на краю нар, дальний от Андрея наклонился, чтобы лучше видеть его. Этот дальний был кучерявый и смуглый, а ближний коротко стрижен, совершенно рыжий, весь в веснушках и длинноносый. Они смотрели на Андрея не так, как тот, у стола, - холодно, а напряженно: нетерпеливо и с любопытством.

У угла нар, на котором лежал «шмайссер», между офицерами и Андреем стоял фриц в мокром и грязном маскировочном комбинезоне разведчиков с откинутым капюшоном. Разведчик держал ведро, он и лил на Андрея воду. Когда Андрей открыл глаза, разведчик ткнул его ногой в бок.

- Вставай! Быстро! - разведчик показал рукой. - Вставай! - отставил ведро и схватил «шмайссер».

Разведчик был одних примерно с ним лет, крепкий, широкий, как штангист, над краем капюшона видна была сильная короткая шея.

Еще один фриц, в таком же измазанном и мокром масккомбинезоне, сидел боком на скамейке у двери, зажав свой «шмайссер» между колен, и что-то - что с полу Андрей не рассмотрел - складывал в небольшой полотняный мешочек. Третий разведчик стоял по одну сторону двери, четвертый по другую, и оба они держали свои «шмайссеры» наготове. Еще один в масккомбинезоне, тоже со «шмайссером» наготове, грел бок возле гудевшей круглой чугунной печки, в которую толстозадый в полурасстегнутом мундирчике, на вид вестовой, подливал из лейки что-то вроде мазута. Сгорая, мазут раскалил печку так, что на ней полоска в три пальца светилась темно-красным цветом.

Сразу же за печкой стояла длинная скамейка, такая, какие бывают в деревенских домах возле столов, - на такую скамейку усаживается есть вся семья. На этой скамейке, свесив через торец ноги от колен, лежал долговязый разведчик, комбинезон которого был спущен до пояса. Наклонившись, с ним возились еще двое немцев - один поддерживал, а другой, доставая из распахнутой сумки с крестом бинты, перевязывал долговязого. Вся грудь долговязого была уже замотана, но кровь шла сильно, и бинты промокали тут же на глазах. Долговязый был плох - он даже не открывал глаз, а лицо его было таким белым, словно его обсыпали мукой.

Андрей, уронив голову на грудь, отчаянно подумал: «Так вот оно что! Так вот! Попался! - он выплюнул кусочек тряпки, который остался у него во рту от кляпа. - Вот тебе ПМП! И офицерские курсы. И все остальное…»

- Вставай! - повторил штангист, и в его тоне Андрей уловил не только приказ, но и ту хозяйскую нотку, с которой человек обращается к своей собственности - собаке ли, корове ли, лошади ли. Видимо, этот немец и взял его, хотя, конечно, брали его они все вшестером, переползши через траншею к ходу сообщения, закрыв его проволочным ежом и поджидая одиночку, чтобы взять «языка» и отойти с ним без шума и без потерь. Андрей знал, что брать «языка» с переднего края или из секрета перед ним почти всегда труднее, чем брать где-то чуть-чуть в тылу, где люди уже не так настороже, как в секрете или в самой первой траншее.

«Что же делать?! Что же мне делать? - мелькнуло у него в голове. - Как нелепо, как по-дурацки нелепо!..»

Штангист, наклонившись, наотмашь ударил его по лицу, ударил вроде бы слегка, но у Андрея полетели искры из глаз и страшно заломил разбитый затылок.