Георгий Катков - Февральская революция

В этот момент контроль над железными дорогами был делом первосте­пенной важности. Именно по железнодорожному телеграфу вся страна узнала о том, что произошло в Петрограде. Снабжение больших городов и армии полностью зависело от гладкой работы железнодорожной сети. Пе­редавая железные дороги под начальство думского комиссара Бубликова, Алексеев лишал себя важнейшего орудия власти, которое при тех критических обстоятельствах вполне могло быть им использовано в решении политического кризиса. Отношение Алексеева к Бубликову не совсем понятно. В полдень 28 февраля он должен был знать о телеграмме Бубликова, в которой тот передавал воззвание Родзянко к железнодо­рожникам. В телеграмме № 1833 Алексеев утверждает, что воззвание это Дошло до него "кружным путем". В то же время Алексеев называет Бубликова "новым министром путей сообщения". Отрицая прямую связь с революционным министром, Алексеев поддерживал видимость полной преданности императору, а в то же время ничего не предпринимал, чтобы Помешать Бубликову полностью взять в свое управление всю российскую Железнодорожную сеть. Эта двойственность — и тут нет ничего удивитель­ного — впоследствии повела к тому, что Алексеева обвиняли в двурушничестве и прямом заговоре. Доля неискренности тут, безусловно, была, но в этом ведь и нет ничего нового. Другой подобный пример - это отрицание Алексеевым контактов с Гучковым, после того, как опубликовано было письмо Гучкова от 15 августа 1916 года. Алексеев знал также о планах дворцового переворота, и это тоже пример его двуличия. Но прямое участие его в каком-либо заговоре никоим образом не доказано.

Всякое движение Алексеева 28 февраля и 1 марта было тесно связано с действиями Родзянко. В эти два дня ни тот, ни другой ни в коем случае не хотели отречения или разгрома монархии. Наоборот, как ясно из проекта манифеста, посланного на подпись императору во Псков 1 марта, предполагалось, что Родзянко назначен будет составить правительство, ответственное перед Думой.11 В надежде на то, что план этот удастся, Алексеев, естественно, не хотел ускорять движение фронтовых частей к Петрограду. В любом случае нужно было от 5 до 6 дней, чтобы сосредоточить нужное количество войск около Петрограда. Но за такое долгое время политические события легко могли далеко опередить всякие приготовления. Страна и армия узнали бы о происходящем, и вооруженное подавление восстания в Петрограде и Москве легко могло стать первым эпизодом гражданской войны. Во избежание всего этого Алексеев, подталкиваемый Родзянко, подготовил проект манифеста, которым назначалось ответственное перед Думой правительство, и приложил все усилия к тому, чтобы предупредить столкновение между Георгиевским батальоном генерала Иванова и петроградским гарнизоном. Если петроградский гарнизон примыкает к думскому Комитету и Родзянко, если Родзянко назначается сформировать новое правительство, то проблема восставшего петроград­ского гарнизона может и вовсе отпасть. Это и дал понять солдатам сам Родзянко 28 февраля и 1 марта в речах, произнесенных в вестибюле Таврического дворца, говоря им, что они не должны чувствовать себя бунтовщиками.

Без сомнения, поверив 28 февраля известиям о восстановлении мира и порядка в Петрограде, Алексеев сделал это в большой мере потому, что ему хотелось в это верить. Рузский отнесся к известиям с гораздо большим скептицизмом и хотел узнать, каково их происхождение. Однако и он положительно расценивал политическое решение, выработанное Алексе­евым, и готов был до конца его поддерживать. Он еще больше Алексеева сомневался в мудрости военного подавления петроградского восстания. Прямое приказание об отправке войск он выполнил, но уже ночью 1 марта был абсолютно уверен, что их надо остановить и вернуть обратно на фронто­вые позиции. Он утверждал, что невозможно снять с Северо-Западного фронта достаточное количество войск, не ослабив тем самым себя перед немцами.

§ 3. Первая попытка Рузского: вечер 1 марта.

Рузский не совсем был подготовлен к трудным переговорам с царем, Родзянко должен был приехать из Петрограда в течение дня (1 марта), так что на самом деле надо было ожидать, что именно ему и придется в основном вести беседу. Почему Родзянко в последнюю минуту отказался от той самой встречи, на которой сначала так упорно настаивал — этого никому так и не удалось объяснить убедительно. В часто цитируемой книге "Дни"12 В. Шульгин пишет, что Родзянко не удалось 1 марта уехать в Дно потому, что этому воспрепятствовал только что образованный Исполнительный Комитет Петроградского Совета. Шульгин говорит, что 1 марта он встретил Родзянко, который сказал ему:

Сегодня утром я должен был ехать в Ставку для свидания с государем императором, доложить его величеству, что, может быть, единственный исход — отречение... Но эти мерзавцы узнали... и, когда я собирался ехать, сообщили мне, что ими дано приказание не выпускать поезда... Они заявили, что одного меня не пустят, и что должен ехать со мной Чхеидзе и еще какие-то... Ну, слуга покорный — я с ними к государю не поеду... Чхеидзе должен был сопровождать батальон "революционных солдат". Что они там учинили бы?

Шульгин рассказывает, что тут разговор его с Родзянко был прер­ван. Мельгунов убедительно доказал, что этот рассказ не соответствует действительности. Исполнительный Комитет никак не вмешивался в планируемую поездку Родзянко, никто не отменял ожидавшего его на вокзале поезда. В длинном разговоре с Рузским, рано утром 2 марта, Родзянко ни словом не упомянул о препятствиях, чинимых Исполнитель­ным Комитетом. Когда Рузский "выразил глубокое огорчение в связи с несостоявшимся его приездом", Родзянко объяснил свое решение двумя соображениями:

...сожалею, что не могу приехать; с откровенностью скажу — при­чины моего неприезда две: во-первых, эшелоны, высланные вами в Петроград, взбунтовались; вылезли в Луге из вагонов; объявили себя присоединившимися к Государственной Думе; решили отнимать оружие и никого не пропускать, даже литерные поезда; мною немедленно приняты были меры, чтобы путь для проезда его величества13 был свободен; не знаю, удастся ли это. Вторая причина — полученные мною сведения, что мой приезд может повлечь за собой нежелательные последствия; невозможность оставить разбушевавшиеся народные страсти без личного присутствия, так как до сих пор верят только мне и исполняют только мои приказания.14

Объяснение, данное самим Родзянко, почему он не приехал в Дно или в Псков, менее живописно, чем шульгинское, но не менее лживо. Кроме того, Родзянко сам себе противоречит. Мы знаем, что несколько отправленных Рузским частей действительно были разоружены в Луге в тот день, но они не бунтовали. Родзянко мог, конечно, и не знать этого, может быть он действительно верил в мятеж. Но он утверждает, что мятежные части, занявшие, по его словам, Лугу, объявили, что они "за Думу". Почему же в таком случае они не пропустили бы поезда, на котором едет председатель Думы? Ведь в тот же самый день Родзянко обратился к солдатам в Таврическом дворце (солдаты эти сделали как раз то, что он приписывал солдатам, находившимся в Луге), и они громко его приветствовали. Вторая же причина, указанная Родзянко, — что он не может покинуть столицу, поскольку только ему доверяют и только его слушаются - еще менее убедительна, чем первая. Его колебания 27-го, его нежелание принять на себя роль вождя в революционном лагере, вызвали потерю к нему доверия даже со стороны членов того самого думского Комитета, во главе которого он стоял. Когда Родзянко говорил с Рузским, положение его было не из легких. Именно от него исходила инициатива манифеста, в котором председатель Думы уполномочивался сформировать парламентский кабинет. Рузского же и Алексеева он привлек на свою сторону тем, что уверил их, будто движение у него в руках. Родзянко мог лишиться расположения высшего командования армии, признав, что о: ввел генералов в заблуждение, но именно на их поддержке строились все его надежды на собственное политическое будущее. Поэтому он стремился не отходить от легенды, по которой контроль над революцией был у него в руках, решившись даже утверждать, что в ночь с 28 февраля на 1 марта он вынужден был назначить правительство. В лучшем случае это можно назвать смягченным изложением того факта, что Родзянко недолго оста­вался в глазах членов думского Комитета желаемой кандидатурой на пост главы правительства, они предпочли ему теперь кн. Львова.