Георгий Катков - Февральская революция

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 15

1. См. прим. 7 к гл. 13.

2. СП. Мельгунов. Мартовские дни 1917 года. Париж, 1961, стр. 134 и далее.

3. В тот же день великий князь Михаил попросил Милюкова вычеркнуть его подпись.

См. также гл. 11, § 2.

4. Милюков, ук. соч. (см. прим. 5 к гл. 8), том 2, стр. 313.

Заявление Милюкова см. у Броудера и Керенского, ук. соч. (см. прим. 20 к гл. 12), том I, стр. 133, где приводится также сделанная Милюковым позже поправка.

5. АРР, III, стр. 266 и далее. Броудер и Керенский, ук. соч., том I, стр. 109 и далее.

6. См. гл. 12, § 8 и далее.

7. См. разговор Алексеева с Родзянко (3 марта, 6 час. - 6 час. 45 мин.) и теле­грамму, посланную 3 марта Алексеевым главнокомандующим, в АРР, III.

8. Мельгунов. Мартовские дни..., стр. 222.

9. Вдова великого князя Владимира - не путать с ее тезкой и племянницей Мари­

ей Павловной младшей.

10. См. гл. 10, § 5 и далее.

11. АРР, VI, стр. 61 и далее.

12. Милюков, ук. соч., том 2, стр. 317.

13. В. Маклаков. Предисловие к "La Chute du Regime Tsarist. - Interrogatoires". Collection de memoires pour servir a l'histoire de la guerre mondiale. Paris, 1927, p. 12.

14. АРР, I, стр. 21.

15. АРР, I, стр. 22.

Глава 16

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Революция? - Стихийность. - Заговоры - действительные и вообра­жаемые. - Разжигание или предвосхищение революции. - "Революция генерал-адъютантов ".

§ 1. Революция?

Отречение великого князя Михаила и обнародование манифеста, заложившего конституционную основу Временного правительства, завершили событие, известное в истории под названием Февральской революции. Совершился переход от самодержавного правления Нико­лая II к диктатуре Временного правительства. С точки зрения либералов, как, например, Милюков, Маклаков и Нольде, революция кончилась, но для революционеров типа Керенского она только начиналась.

Поэтому нет никакого чудачества в том, чтобы задаться вопросом: действительно ли в феврале 1917 года в России произошла революция? Чудачеством это может показаться только тем, для кого вопрос о революции не более важен, чем вопрос о погоде. "Действительно ли в феврале 1917 года в Петрограде была метель?" Тут можно ответить утвердительно, и таким образом будет выражена суть дела. Не то в вопросе о революции. Простое "да" или "нет" сообщит нам не о том, что такие-то и такие-то события имели или не имели места, из такого ответа мы узнаем скорее, как отнесся к ним говорящий: считает он, что сбылись его упования и надежды (либо опасения и тревоги), или нет. В качестве ответа на вопрос о революции "да" и "нет" выражают глубокое внутреннее отношение к политической и социальной реальности этого момента, а не мимолетное ликование, которое тогда испытывал чуть не каждый. Чувство подъема, которое охватило почти всех российских граждан после двух отречений и сообщения о создании Временного правительства (так что генерал-губернатор Ташкента Куропаткин и эсэр Зензинов описывали свои переживания почти в одних и тех же выражениях), отнюдь не говорило о том, что все отнеслись к февральским событиям одинаково.

Одни испытывали облегчение от того, что дело не дошло до резни, других радовала перспектива грядущих перемен. Последние были уверены, что освобожденный от векового рабства народ готов сыграть свою роль в мировой истории человечества. Поэтому было бы заблуждением считать, что народ принял и приветствовал Февральскую революцию 1917 года. Народ принял и приветствовал то, что далеко не всегда мог определить или членораздельно выразить. Без настоящего анализа этого глубоко эмоционального восприятия событий мы просто не сможем понять особой, не от мирной терминологии революционных деклараций о "за­щите завоеваний революции", мы не поймем призыва к "дальнейшему углублению революции" и т.д. и т.д. Но это выходит за пределы нашей задачи. Это относится к темной и трагической истории российского Временного правительства, которая началась 4 марта и окончилась 25 октября 1917 года его арестом, после чего власть захватил Ленин и его приспешники.

Но следует заметить, что под действием той же самой волны эмоций воспринимали события те, кто находился в их непосредственном центре. Кн. Львов, Родзянко и Милюков, утверждая в подписанной ими 2 марта декларации, что Временный Комитет Государственной Думы одержал победу над "темными силами старого режима" "при содействии и сочувствии столичных войск и населения", прекрасно знали, очевидно, что это совсем не так. Это утверждение есть, таким образом, проекция их желания сделаться главенствующим фактором народного восстания, инициаторами и вождями которого они не были до тех пор, пока толпа рабочих, солдат и интеллигентов не наводнила Таврический дворец и не потребовала, чтобы их выслушали, распропагандировали, организовали и наполнили их действия политическим содержанием.

Понадобилось несколько лет, чтобы в историческом анализе Милю­кова ослабло влияние революционной фразы. В "Истории русской революции", написанной весной—летом 1918 года, утверждалось, что монархию свергла Дума. С годами это утверждение получило некоторые коррективы, но совершенно освободить свое историческое мышление из-под власти того политического жаргона, который владел им в феврале 1917 года, Милюкову не удалось. Может быть, для этого нужно было еще больше времени, а может быть - это вообще выше человеческих сил. Хотя другой историк русской революции, СП. Мельгунов, яснее видевший опасности, грозящие очевидцу событий, который взялся написать их историю, почти вовсе перестал испытывать влияние этого жаргона и смог объективно отнестись к псевдоистинам, вроде той, что "27 февраля на улицах Петрограда победила революция". Он много потрудился, чтобы установить происхождение некоторых легенд. Но и ему не удалось отделаться от одного рокового заблуждения, которое, к сожалению, завладело вообра­жением также и западных историков, и которое совершенно необходимо развеять, - я имею в виду легшее в основу многих работ представление, что русская революция была "стихийна".

§ 2. Стихийность.

Парадоксальным образом именно те, кто усматривал в февральских событиях исполнение своих пророческих революционных предначертаний, одинаково отказались и от ответственности, и от чести приписать себе революционный почин. Это, в частности, относится к революционным партиям, включая тех немногочисленных большевиков, которые занима­лись подпольной деятельностью в России. Их позиция как раз и внушила мысль, что Февральская революция произошла "стихийно". Так, во вступительной части книги "The Bolshevik Revolution 1917-1923" Карр пишет:

Февральская революция 1917 года, которая свергла династию Романовых, была стихийным взрывом масс, приведенных в отчаяние лишениями военного времени и явным неравенством распределения тягот войны. Революцию приветствовали и исполь­зовали широкие слои буржуазии и служащих, потерявших веру в автократическую систему правления и, особенно, в царя и его советников; из этого класса населения и было составлено первое Временное правительство. Революционные партии не играли непосредственной роли в революции. Они не ждали ее, и она привела их в некоторое замешательство.