Августин Аврелий - О книге Бытия, буквально

Такому надобно сказать в ответ, что это могло быть временами подобно тому, как в известное время Нил разливается по всей равнине Египта, а в другое входит в свои берега; или, если Нил делается полноводным благодаря водам и зимним снегам какой-то неведомой и отдаленной части света, то что же можно сказать о периодических приливах океана, о некоторых морских берегах, которые то широко обнажаются от волн, то снова ими покрываются? Опускаю при этом рассказы об удивительной периодичности некоторых источников, что они чрез известный промежуток лет так переполняются водою, что заливают всю страну, в которой в другое время едва дают, и то из глубоких колодцев, достаточное для питья количество воды. Что же невероятного, если благодаря периодическим, то прибывавшим, то убывавшим наводнениям из одного русла бездны орошалась тогда вся земля? А если эту великую бездну, за исключением той её части, которая называется морем и видимою массою [воды] с солнечными волнами окружает землю, Писание, имея в виду только ту её часть, которую содержит земля в своих сокровенных недрах, откуда разными течениями и жилами берут свое начало все источники и реки и в своих местах выходят наружу, называет, ради единства природы, источником, а не источниками, – источником, который бесчисленными пустотами и трещинами выходил из земли и подобно расходящимся лучам (crinibus) орошал все лицо земли, не в виде постоянного моря или озера, а в том виде, как текут воды по руслам рек и изгибам ручьев и выступают из них периодическими разливами: то кто же не поймет этого, кроме разве человека, одержимого духом противоречия? Ибо сказание, что орошалось все лицо земли, можно понимать и так, как говорим мы о платье, что оно все цветное, хотя бы цветным было не сплошь, а только пятнами; тем более что в то время, при молодости земли, если не вся она, то наибольшая часть её была, вероятно, равниной, от чего выходящие наружу воды тем шире могли распространяться и разливаться.

Поэтому мы прекращаем речь о величине или множественности этого источника, который или одно имел для себя начало, или же одним источником, всеми своими разветвлениями выходившим из земли, назван ради некоторого единства в сокровенных недрах земли, откуда выходят на поверхность земли воды всех больших и малых источников; или, наконец, что вероятнее, [бытописатель], сказав не: "один источник выходил", а: источник же исхождаше из земли, поставил единственное число вместо множественного, так чтобы мы разумели многие источники, орошавшие каждый свое место или свою страну на земном шаре подобно тому, как мы говорим солдат, а разумеем многих солдат, или как в, числе язв, которыми поражены были египтяне, названы саранча и жаба, хотя этой саранче и жабам не было числа (Псал. 104, 34).

Но посмотрим еще раз, может ли быть во всех отношениях верным то наше мнение, с точки зрения коего мы сказали, что Бог иначе произвел все твари в первом творении, от которого почил в седьмой день, и иначе производит управление ими, по которому доселе делает, т. е. тогда – разом, без всяких промежутков времени, а теперь – во времени, в течение которого, как мы видим, движутся светила с востока на запад, температура (coelum) изменяется с весны на зиму, растения (germina) чрез известные сроки времени пускают ростки, увеличиваются, зеленеют, засыхают. Равным образом и животные, а также и остальное этого рода временное, зачинаются, развиваются, рождаются и движутся от молодости к старости и смерти в пределах установленных для них сроков времени. А все это кто другой производит, как не Бог, Сам не испытывая никакого движения, ибо для Него не существует времени? Таким образом, Писание, проводя между делами, от коих Бог почил в седьмой день, и делами, которые Он доселе делает, некоторую черту в своем о них повествовании, дает понять, что оно покончило с первыми и начинает рассказ о последних. Предуведомление об оконченных [делах] делается так: Сия книга бытия небесе и земли, егда бысть день, сотвори Господь Бог небо и землю и всякий злак сельный, прежде даже не быти на земли, и всякую траву сельную, прежде даже прозябнути: не бо одожди Господь Бог на землю, и человек не бяше делати ю. Рассказ же о последних [делах] начинается так: Источник же исжождаше из земли, и напаяше все лице земли. Все, о чем повествуется, начиная с упоминания об этом источнике, производилось уже в течение времени, а не одним разом.

А так как иначе существуют непреложные идеи всех тварей в Слове Бога, иначе – дела, от коих Бог почил в седьмой день, и иначе – те дела, которые Он с того времени доселе делает, то поставленное мною в ряду этих трех на последнем месте известно нам так или иначе при помощи телесных чувств и из опыта (consvetudo) настоящей жизни. Первые же два, недоступные для наших чувств и обыкновенного человеческого мышления, должны быть сначала предметом веры на основании божественного авторитета, а затем познаваемы из того, что нам так или иначе известно, насколько каждый, в меру своей способности, свыше вспомоществуемый внутренними и вечными идеями, более или менее может познавать их.

О первых божественных, непреложных и вечных идеях, по той причине, что Премудрость Божия, чрез Которую все сотворено, знала все это раньше, чем оно сотворено, Писание свидетельствует так: В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Сей бе искони к Богу. Вся Тем быша, и без Него ничтоже бысть (Иоан. I, 1-3). Кто же будет настолько безумен, дабы сказать, что Бог сотворил не то, что знал? А если Он знал, то где [знал], как не в Себе Самом, у Кого было Слово, Которым все сотворено? Ибо если Он знал вне Себя, то кто же научил Его? Кто бо разуме ум Господень? или кто советник Ему бысть? или кто прежде даде Ему, и воздается ему? Яко из Того, и Тем, и в Нем всяческая. (Рим. XI, 34-36).

Впрочем, эту мысль достаточно подтверждают и следующие затем слова Евангелия, ибо оно дальше говорит: еже бысть. В Том живот есть и живот бе свет человеком (Иоан. I, 4), потому, конечно, что разумные умы, с какими люди созданы по образу Божию, не имеют света, если [не имеют] Слова Бога, Которым сотворено все, а причастными Его они могут быть только очистившись от всякой неправды и заблуждения.

Таким образом, слова: еже бысть… в Том живот есть не следует произносить с такою расстановкой: еже бысть в Том, а затем: живот есть. Ибо что же создано не в Нем, когда, перечислив многие даже и земные твари, псалом говорит: вся премудростию сотворил ecu (Псал. 103, 24); подобным образом говорит и Апостол: яко Тем создана быша всяческая, на небеси и на земли, видимая и невидимая (Кол. 1, 16)? Отсюда, если мы сделаем указанную расстановку, будет следовать, что и сама земля со всем, что на ней находится, есть жизнь. Но если нелепо сказать, что все живет, то во сколько же раз будет нелепее сказать, что оно есть и жизнь, тем более потому, что сам [Евангелист] различает, о какой жизни говорит он, прибавляя: и живот бе свет человеком? Отсюда, расстановку надобно делать так, чтобы сказав: еже бысть, прибавить потом: в Том живот есть, т. е. не в самой твари, в её собственной природе, по которой она сотворена, чтобы быть созданием и тварью, а в Нем – живот так как все, что сотворено, Оно знало раньше, чем все это сотворено, а потому и этот живот – не тварь, которую Оно создало, а жизнь и свет людей, что и есть Сама Премудрость, Само Слово, единородный Сын Божий. Поэтому в Нем заключается жизнь всего, что сотворено, как сказано: Якоже Отец имать живот в Себе, тако даде и Сынови живот имети в Себе. (Иоан. V, 26).