Михаил Исхизов - Капкан для лешего

- Распрягать, так распрягать... И возок что ли тоже разгружать?

- И возок разгружай.

- А может не стоит, - рассудил Еник. - Может, ты завтра надумаешь ехать, или послезавтра, так чего его разгружать. Там работы знаешь сколько... До завтра и так постоит. А завтра тебе может ехать захочется.

- Тебе чего велено? - сердито посмотрел на него водяной.

- Велено разгружать.

- Вот и разгружай! Никуда я не поеду. Ни сегодня, ни завтра.

- Легко сказать: разгружай да нагружай. Оно ведь таскаешь, таскаешь... Может, на той неделе поедешь? Думаю, пусть возок пока нагруженным постоит, ничего с ним не случится.

- Я кому говорю! - погрозил ему кулаком Филипп. - Мне сколько раз повторят надо?! Или ты в ухо захотел? Разгружай!

- Так бы сразу и сказал, - нисколько не обиделся подкоряжник, повернулся, пошел распрягать и разгружать.

Тут и Фитюк выпроваживавший болотников вернулся.

- Хозяин, - он ухмыльнулся, явно собирался обрадовать водяного чем-то интересным и веселым. - Тут барсук пришел, с тобой встретиться хочет.

- И чего ты в этом смешного увидел, - Филипп понял, что это тот самый барсук, которого они с Хролом выкрасили. - Мало ли чего барсуку надо.

- Так он весь из себя малиновый, - старший подкоряжник не по чину весело ржанул. - Отродясь не встречал таких смешных барсуков. Ты бы на него глянул. Он на берегу стоит, а вокруг него моховики тучей роятся. Рты от удивления поразевали. А еще говорят...

- Не твое дело слушать, что бездельники говорят! - оборвал его водяной. Ты что, деревня, и вправду малинового барсука ни разу не видел!?

- Так мы же это... - стал оправдываться лопоухий. - Мы же под корягами. У нас там вообще никаких барсуков нет. А так-то мы завсегда, за честь родного омута жизнь отдать готовы.

- То-то, - Филипп поерзал, поудобней устраиваясь на неуютном камне. - Тебя занарядили служить, так неси свою службу как следует. А то барсуки, барсуки малиновые... Я тебе покажу барсуков!

Старший подкоряжник подобрался и застыл со своим трезубцем, преданно уставившсь на водяного.

- Барсук пусть подождет! - приказал Филипп. - Кто там у нас еще? Зови!

Глава одиннадцатая.

Лешие со всех околотков собирались к землянке Ставра. Первым пришел Колотей: длинный и тощий, как жердь. В руке такой же длинный черный посох, с которым он никогда не расставался, как не расставался с просторной зеленой курткой, расшитой по воротнику и рукавам затейливыми серебристыми узорами. Никто не считает лешачьи годы, никто не знает, сколько тому или иному лешему лет, но Колотей был самым старым в Лесу. Ухоженная белая борода его опускалась ниже пояса, негустая, седая шевелюра рассыпалась по плечам. И темное лицо было в глубоких морщинах, как кора старого дуба. А взгляд из-под нависших кустистых бровей был пристальным, будто видел леший что-то такое, особенное, другим недоступное. Колотея в Лесу уважали, к его мнению прислушивались. И побаивались. Если Ставр был здесь хозяином: лешими выбранный и утвержденный вышестоящей властью, а, значит, всем остальным за руководителя и старшего брата, то Колотей как бы считался дедом, хранителем вековых обычаев.

Следом за ним и сорока Фроська объявилась. Она такое собрание леших никак не могла пропустить. Опустилась на заветный дуб, деловито попрыгала по веткам, поклевала каких-то одной ей видных букашек, перышки почистила и уселась, глаза прикрыла. Будто подремать собралась, будто случайно сюда залетела и то, о чем станут говорить лешие, ее совершенно не интересует.

За ней Гонта с далекого шестого кордона прихромал. Еще в детстве толстая лесина ему на левую ногу упала - кости вдребезги. С тех пор и хромает. И не опоздал Гонта, в назначенное время явился. Обычно он всегда опаздывал, потому что пока добирался от своих дальних владений, непременно его что-то задерживало. То ветер трухлявое дерево повалил, и следовало его с тропинки убрать, то лосиха никак отелиться не может и надо ей помочь, то еще что-нибудь такое же важное, спешное, мимо которого ни один леший пройти не может. А бывало, что и сам в какую-нибудь неожиданную яму провалится, или нога на случайной кочке подвернется. И от этих постоянных напастей и нежданных неприятностей характер у него окончательно испортился. Стал он нервным, дерганным и всем недовольным. Все ему не нравилось, ко всем придирался, слова просто так не скажет, непременно с подначкой, с подковыркой. Лешие уже привыкли, что без подковырок Гонта не может, и не обращали внимания. А это его еще больше заводило.

Хоть и вовремя пришел Гонта, физиономия у него была кислей кислого, как будто он весь день глотал головастиков в самой гнилой бочажине Хлюпошлепного болота и диким щавелем закусывал. Ни на кого не глядя, леший молча уселся на край бревна, прикрыл глаза и стал думать что-то свое недовольное.

Могута с Еропкой парой появились. И как всегда о чем-то спорили.

- Ставр, ты нас рассуди, - попросил Могута.

- А что Ставр!? А что Ставр!? - подпрыгивал возле него Еропка. - Ты всю жизнь ставровым умом жить не станешь, самому соображать надо. Мыслить надо! Если ты мыслишь, значит, ты существуешь! Понял!?

- Я, значит, не мыслю, а ты, значит, мыслишь?

- Так это же и есть превентивная гармония в действии. В этом мы как раз друг друга и дополняем. У тебя сила, а у меня мысль! А когда они вместе, можно по линии прогресса невиданных вершин достигнуть.

- Вот и достигай. А мне твои вершины ни к чему, - не соглашался Могута.

- Не понимаешь ты своего предназначения... - Во! И молодое поколение здесь, - обрадовался Еропка, увидев Гудима и Буряту. - Нет, ты посмотри, Могута, какие ладные лешаки подрастают. А главное - умные! Хорошая смена нам идет. Ну, докладывайте сыщики, чего нашли, чего сообразили?

- Погоди, Еропка, не егози, - остановил его Ставр. - Дождемся остальных, чтобы всем сразу и рассказать. А сначала вас послушаем.

- А чего нас? За нами задержки не будет. Мы завсегда готовы! Задание выполнили полностью и, кроме того, глубоко поразмыслили, так что у нас тоже некоторые глубокие соображения ума есть. Могута, видишь, надулся как индюк после сытного обеда. Это значит - он что-то важное узнал. Но мне индивидуально ни слова не сказал. Тоже хочет всем сразу.

Пока Могута и Еропка усаживались на бревна, Клямке явился, грустный и недовольный. Кончики его усов были уныло опущены. Даже перо на шляпе, соответствуя настроение хозяина, торчало не так гордо. И без своего любимого посоха явился леший.

- Я просиль моховик весь собирать на blumen поляна. Иди туда говорить с этот маленький глюпый народник, а моховик ни один нет, - пожаловался он. - Никакой дисциплин, никакой порядок.

- Надоел ты им, вот они от тебя и сбежали, - сказал Гонта то, о чем подумали и другие. Только остальные вежливо промолчали, не хотели обижать Клямке. А Гонта был среди леших грубияном, и не признавал вежливость. Ему начихать было, на чьи-то обиды.