Владимир Чачин - Король с Арбата

Потом она чугь-чуть помолчала, начала читать дальше и прямо вот-вот расплачется. У ней в горле какие-то перегородки. Вроде как кричать хочет, а ее что-то душит.

Гога громко хохочет.

Пелагея Васильевна карандашиком постучала, он осекся. Мне сейчас очень нравится Лариска. Вот это да! И где это она так научилась? Надо же!

Как это здорово у нее про поцелуи. Ну, хотя это не у нее, а у Лермонтова.

Лариска локтем закрылась, голову вниз. Гога прыскает. Мне не по себе: «Может быть, дело совсем не в Лермонтове?»

- Так, хорошо,- говорит Пелагея Васильевна.- Теперь ты, Алеша.

- Что?

- Продолжай.

- Чего продолжать?

- Ну, смотри в книгу и читай роль.

Я. смотрю в книгу… Неужели они вправду уже целовались? А может быть, она такая уж актриса?

- Ну, читай же, Алеша.

- Значит, так… В общем, так… «Я скажу вам, братцы любезные, что лиха беда со мной приключилася…»

- Громче,- просит Пелагея Васильевна.- Ты, что? Умиающий? Повтори-ка.

А что мне жалко, что ли, вздохнул поглубже и…

Опять тетя Агаша в дверь просунулась. Не уходит. Стоит с ведром и шваброй, слушает.

Я замолчал. Пелагея Васильевна ничего не говорит. Все молчат. Только тетя Агаша на швабру хмурится, тихо сморкается:

- Да, да… все правда… так вот и в жизни…

И пошла себе, цепляясь в дверях ведром со шваброй.

Пелагея Васильевна книжкой шелестит, Гога снова роли бормочет, Лариска у окна вертится, себя разглядывает, Женька тренируется бровями шевелить. Он ведь царь: ему нужно на всех людей страх нагонять. А Мишка просто опричник, слуга царский. У него слов нет. Он только за столом должен сидеть и кубки поднимать. Говорили, что ситро будет к царскому столу. Ну, а пока ситро нет, так зачем же Мишке притворяться? Он просто сидит, на стены смотрит, портреты вождей изучает.

- Ну, так,- задумывается Пелагея Васильевна.- В общем, все хорошо. Теперь по ходу песни вы должны драться. Вот ты, купец Калашников, и ты, опричник Кирибеевич. Как это у вас получится, я не знаю.

Она смешно пожимает плечами, близоруко щурится:

- Я просто не знаю, как мужчины дерутся.

Мы наперебой поясняем. Она, конечно, ничего не понимает, все время морщится:

По- моему, в рассказе о драке нельзя избежать слова «морда», это Пелагее Васильевне очень не по душе. Она просто не понимает, что по лицу не бьют, а уж если бьют, то, конечно, «по морде».

- У Лермонтова сказано про два удара,- говорит учительница.- Первым ударяет Кирибеевич и удар попадает в грудь Калашникову. Вот слушайте:

Мне как- то очень ясно представилась широкая грудь купца, медный крест и росинки крови.

- Потом,- говорит Пелагея Васильевна,- ударяет купец Калашников. Вот слушайте:

И опять мне представился опричник и даже, как попало ему в левый висок. Ну, конечно, в левый. Ведь Калашников бил правой рукой. Вот это драка: раз, раз - и все в порядке. Не то что сейчас дерутся мальчишки. Кулаками размахивают долго, а толку никакого. Один воздух месят, и все.

- Значит, мальчики, не увлекайтесь,- предупреждает Пелагея Васильевна.-Сначала ты, Гога, бьешь Алешу в грудь. Ну, конечно, потихоньку. А потом ты, Алеша, бьешь будто бы в висок,- она задумывается.- Конечно, несильно. Ну, как бы тебе сказать? В общем, плавно. Прикоснулся, и все. Понятно?

- Понятно,- угрюмо говорю я.

- Ну, вот и хорошо,- радуется она.

У Лидочки - очень коротенькая роль. Она играет Еремеевну - старую работницу в доме купца Калашникова.

У нее совсем мало слов. Она их хорошо знает и сейчас сидит рядом с Мишкой, тоже портреты разглядывает, о чем-то с ним шушукается. Мне досадно.

- Пелагея Васильевна,- громко спрашиваю я и чувствую, как загорелись уши,- а купец Калашников по ходу спектакля может целоваться со своей женой?

Лидочка сразу встряла:

- У Лермонтова этого нет.

Пелагея Васильевна спокойно листает книгу, сверяется:

- У Лермонтова, Алеша, вот так сказано:

- А что я должен с ней потом делать?

- Думаю, Алеша, нужно поднять жену с колен и приласкать, успокоить.

- Как это - приласкать?

- У Лермонтова этого нет,- опять встревает Лидочка. Пелагея Васильевна удивленно пожимает плечами.

- Странно, Лидочка,- говорит она,- у тебя мама актриса, и неужели ты от нее не слышала, что такое режиссура?

- Слышала,- тихо говорит Лидочка,- только все равно так не по Лермонтову.

Пелагея Васильевна медленно снимает пенсне, долго близоруко щурится то на Лидочку, то на меня.

В дверях снова гремит ведром тетя Агаша. Пелагея Васильевна закрывает книгу, мы заканчиваем репетицию.

Мы даже и не подозревали, что значит подготовка к спектаклю. Начиная от клея для бороды и кончая ватой для снега- все пришлось разыскивать, доставать, делать.

Позвонили в райком Наташе. Она пообещала прийти на спектакль. Я еще пригласил маму и Нонку. Долго им рассказывал про купца Калашникова и про всю эту драму. Мама с удовольствием согласилась прийти, а Нонка поморщилась:

- Тоже мне Станиславский с Плющихи.

Я обиделся. Мама с укором на нее посмотрела:

- Нехорошо, Нона. Ты и меня обижаешь.

Нонка смутилась, полезла под кровать, вытащила старый чемодан, долго в нем рылась, потом протянула мне бумажный сверток:

- На, отдай своей купчихе.

Я развернул легкий сверток, а в нем пушистая, длинная Нонкина коса.

Утром следующего дня в класс забежал наш школьный пионервожатый Гриша.

- Кто посильнее, после уроков останьтесь,- серьезно сказал он.- Поедем за костюмами.- Гриша значительно поднял палец.- Райком комсомола пошел навстречу. Наташа с настоящим театром договорилась. Дают все боярское.

Мы закричали, завизжали, захлопали. Гриша за дверь, на ходу обернулся:

- Только чтобы учиться сегодня на «отлично».