Владимир Чачин - Король с Арбата

- Странно,- бормочет она,- вот уже и письмишки появляются. Это тебе, Алешенька.

На конверте четким почерком мой адрес, и внизу: «Директору киностудии «Плющихфильм» Алеше Грибкову». А вверху: «3 а к а з н о е».

Упал на стол листочек. Лидочка подхватила, читает:

- «Дорогие ребята! Окончились ваши каникулы… Как отдохнули? Что с вашим кино? Я сейчас в командировке у наших шефов, в колхозе. Рассказала мальчишкам про вас, про ваше кино. Они не верят: говорят, что киноаппарат можно сделать только на заводе. А я разозлилась. Повела их в кузницу. И прямо на железках доказала, что все можно построить…

Сейчас им рисую всякие «мальтийские кресты и грейферы». Сама ничего не понимаю, а они схватывают. Если можно, пришлите им письмо. Пробуду еще с неделю. Сейчас готовимся к весеннему севу. Хорошо бы ваш «Плющихфильм» на один день стал студией документальной кинохроники. А?

Выйдут в поле тракторы, а на них рядом с отцами колхозные ребята. И еще колхозный оркестр организовали. Горнист перед началом сева протрубит на поле сигнал «Слушайте все!». Пойдет первым трактор, который ребята сами отремонтировали. У него прямо на борту написано: «Спартак». Еще у них есть трактор «Овод» и «Но пасаран!».

Алеша, большой привет всем ребятам. А Славика спросите, сколько будет 7X9?

До скорой встречи! Наташа.

И еще: сейчас уже, считайте, апрель, А двадцать второго» числа, в день рождения Владимира Ильича, вас будут принимать в комсомол. Ясно? Ну, то-то! Целую вас. Наташа».

Я письмо держу, все молчат. Женька просит:

- Давай-ка еще раз. Я прочитал еще раз.

- Ура!

- Ха-ха!

- Банзай! - вскакивает со стула Мишка.

- Мировецки! - сказал Славик и приуныл. Лидочка его утешает:

- Тебе же приятно будет, что твои друзья комсомольцы,- ерошит она чубчик Славика.

- А вы тогда меня не бросите? - осторожно косится Славик.

- Ну, что ты,- целует его Лидочка.

- А на свои собрания пустите?

Лидочка нетвердо обещает.

- А я все равно проберусь, - упрямо решает Славик,- вы и не заметите.

- Ну, и молодец,- говорю я.

Славик повеселел, нам подмигивает:

- А знаете, можно настоящую цепь в «дом пять» найти. Там собака к конуре прикована. Ее Тигр зовут, но она дворняжка. Совсем не страшно.

В комнату Нонка с учебником заглядывает:

- Вы чего тут шумите?

- На письмо, читай! Нонка прочитала:

- Ну, и чего вы орете?

- Нас всех в комсомол будут принимать! Сама Наташа пишет.

- Всех? - переспрашивает Нонка.

- Ну, вот только Славика пока нет, а так всех,- оглядываю я своих друзей. Довольная Нонка тоже всех нас осматривает, пошла в кухню.

- Алешка, пойди на минутку,- говорит она из-за двери,- тебе сколько было велено купить керосина?

Я сразу в кухню. Сегодня моя совесть чиста.

- Три литра! - кричу я.- Проверь, пожалуйста!

- Тише,- говорит Нонка и усаживает меня,- а если Мишу не примут?

- Чего?

- Тише,- повторяет Нонка и на дверь оглядывается.- А если Мишу не примут? Что вы будете делать?

Я все понял. Как-то вдруг холодно стало в нашей кухне.

- Не знаю, Нонка… Может быть, Наташа… Ведь же она сама письмо писала. Ну, всех, значит, и Мишку?

Она учебник вверх ногами листает, трет пальцами виски.

- Ну ладно, иди к ребятам.

- А керосин, Нонка?

- Иди ты со своим керосином… Все равно знаю, что меньше покупаешь. Мама заметила, да молчит. Все на свое кино. Катись!

- Чего ты такой, Алешка?- спрашивает Женька.

- Да вот насчет керосина…

- Чудак,- говорит Мишка,- керосин же сразу по уровню заметят. Лучший вес… картошка… Только потом сам чисть и тоньше срезай.

- А мне Валька Дзынь рассказывал,- делится Славик,- купил крыжовник, побрил его настоящей бритвой и получился виноград.

Мы все хохочем. Мишка громче всех…К концу подходят наши каникулы. Еще денек, и все. Снова в школу.

…Окончился наш короткий отдых. Еще полдня и ночью снова выступаем на передовую. Сейчас до нее совсем близко. Грузовики уже не потребуются. В клубе от приглушенных взрывов снарядов начал подрагивать занавес с серебряными звездами.

Григорий Иванович появляется хмурый, сумрачный. Проверил наше оружие, снаряжение. Отругал Женьку за стертую складкой портянки ногу.

По улице села медленно тянутся повозки, машины с ранеными. В них бойцы все больше в синих брюках: ленинградский комсомольский добровольческий.

И вот мы снова в окопе.

Окоп совсем свеженький, необстрелянный. Никаких полочек для патрон, никакой маскировки.

На дне окопа Пончик нашел девичью косынку, а я - Туфельку с оторванной подошвой.

Григорий Иванович поясняет.

- Девчата наши копали. Студентки из Москвы.

По рукам от бойца к бойцу пошли вдоль окопа косынка и эта рваная туфелька.

Не знаю, кто что подумал. А мне вспомнилась Лидочка.

Впереди окопа снова деревня. Там опять фашисты. Изредка посылают мины, и больше ничего. Наверное, готовятся к атаке.

Мы тоже готовимся. У нас в окопе появились бронебойщики с длинными противотанковыми ружьями. Связисты протянули к нам телефонный провод. Новенькие станковые пулеметы густо замаскированы вдоль всего окопа. Около них спокойные, неторопливые, знающие себе цену пулеметчики-кадровики.

Пулеметы застыли стволами в сторону деревни.

Даже невооруженным глазом видны тропинки, что петляют от изб до дверей белого здания с большими окнами. Наверное, это школа. Каждое утро шагала с книжками по этим тропинкам детвора. Каждое утро до двадцать второго июня. А сейчас у них каникулы. И неизвестно, когда они кончатся.

Если смотреть в бинокль и четко его настроить - видно, как заросли тропинки. Где же вы, мальчишки и девчонки из этой школы? Или в подполах прячетесь, а может, ушли с родителями к партизанам? В одном окне что-то темное, круглое. Может быть, глобус? А что же сейчас в этой школе?

В классе Пелагея Васильевна спрашивает, кто и как пропел каникулы.

Гога рассказывает, как он много читал, какие он делал выписки из классиков, в каких побывал театрах и даже успел посетить какую-то выставку, где любовался чудесными полотнами.

- Какими полотнами? - спрашивает Женька.

Гога говорит, что вот так вдруг сразу ему не вспомнить. Нужно подумать.

- Так,- говорит Пелагея Васильевна,- кто еще расскажет о своих каникулах?

Встает Лариска. Она рассказывает нам, как попала на «закрытый концерт». Там сидели очень большие люди с папиной работы, и для них пел очень известный тенор.

Женька фыркает. Пелагея Васильевна хмурится.

- Так, хорошо,- говорит она, - кто еще? Класс молчит, переглядывается.

- Вот ты, Алеша? - спрашивает Пелагея Васильевна. Женька меня толкает: мол, вставай.

- А у нас, Пелагея Васильевна, чечетка на фанере была и еще одна девочка здорово читала из «Княжны Мери». А вообще мы построили киносъемочный аппарат, и у нас теперь есть пленка и сценарий. И еще, Пелагея Васильевна, Наташа из райкома письмо прислала, говорит, что нас всех примут в комсомол.