Эдуард Успенский - Каникулы в Простоквашино

- Вот и пропадают картонки.

Дальше Шарик, как настоящий сыщик-разыскник, провёл допрос своего героя:

- Так, значит, пропала картина?

- Картина.

- И что там на ней?

- Бригантина.

- Так, значит, пропала картонка?

- Картонка.

- И что же в картонке??

- Дублёнка.

После этого у Шарика все рифмы ушли из головы, и он перешёл на полупрозу. Но он быстро выправился:

Начальник к себе вызывает Дружка

И треплет его по загривку слегка:

- Мой верный товарищ,

Пора, брат, пора!

Что хочешь, проси,

Но поймай мне вора.

Дружок подумал изо всех сил

И ничего не попросил.

Так получилось не потому, что Дружок был такой гордый, и не потому, что нечего было просить. А потому, что ничего не укладывалось в размер. Шарик решил, что Дружок попросит что-нибудь на обратном пути.

И вот, поднимая морозную пыль,

Несётся по городу автомобиль.

Ночь, улица, фонарь, стройбаза...

Дружок взял след почти что сразу.

Поэт Шарик к этому месту не просто устал, а основательно переутомился. Он посчитал строчки. Их получилось пятьдесят восемь строк. Или восемьдесят с чем-то долларов-рублей...

- Для одного дня больше чем достаточно, - решил он. - Можно и отдохнуть.

Кот Матроскин по секрету от всех вёл дневник. Всё интересное записывал. Вёл он его уже давно - целых два дня. Он решил записывать всё интересное.

Самое трудное было в том, что ничего интересного не было.

"Вчера 15 мая приехал дядя Фёдор. Теперь он, конечно, поставит на место Шарика. Шарик окончательно распоясался. Ловит блох прямо на глазах у людей. И котов".

"16 мая. Мы с дядей Фёдором торжественно ничего не делаем. Пойду дам Мурке сена".

"17 мая. Сегодня с утра торжественно ничего не делал, но сначала подоил корову и сходил в магазин. Шарик стал совсем другим. Его вымыли. А я мыться не люблю и не буду".

Ему понравилось вести дневник, и он стал записывать события каждого дня.

"18 мая. Все блохи с Шарика ушли. Он больше не ловит их, как раньше, целыми днями. А я стал весь чесаться. Это не могут быть блохи. Наверное, это раздражение. Насекомые на интеллигенции не разводятся".

"19 мая. Оказывается, разводятся. Стараюсь держаться поближе к Шарику. Может быть, уйдут на него обратно".

"20 мая. Всю ночь не спал. Не ушли".

"25 мая. Прочитал свой дневник. Ничего интересного, кроме блох. А ведь есть рассветы и закаты, есть духовная жизнь, например театры. Но разве с такими блохами пойдёшь в театр. Каждая размером с клюкву".

Дядя Фёдор как-то заглянул в дневник Матроскина и увидел эту блошиную эпопею.

- Матроскин, как тебе не стыдно! Давай немедленно купаться.

- Нельзя.

- Это почему?

- Я воды боюсь.

- Но ты же у нас морской кот.

- Да, морской. Я морской воды не боюсь, а у нас вода речная.

- Ну и отлично, - говорит дядя Фёдор. - В аптеке в селе Троицком морскую соль продают. Я видел, там ребята для аквариума покупали. Бери, Матроскин, тележку и шагай в Троицкое за солью. Будем тебе морские купания устраивать.

Матроскину деваться было некуда. На другой день он на тележке привёз соль из Троицкого. Стали думать, где его купать. Ванны в сельской местности в домах из дровишек обычно не заводили.

Шарик говорит:

- А вон у нас есть бочка для дождевой воды. Мы туда Матроскина и запихнём.

- Не надо меня запихивать, - говорит Матроскин. - Отойдите все в сторону. Я буду всё по-своему делать.

Сначала он бочку как следует отмыл. Потом вставил в неё кипятильник. Потом соли насыпал.

Шарик говорит:

- Это как в "Коньке-Горбунке". Сейчас он туда прыгнет. А вылезет оттуда тигром.

- Я не знаю, каким он оттуда вылезет, - говорит дядя Фёдор. - Только у него всё правильно получается.

Матроскин сказал:

- Я буду всё делать так, как белые медведи делают.

Он стал постепенно погружаться в воду. Сначала задние лапы, потом пузико. Потом сам медленно-медленно стал опускаться вниз.

Он вниз опускался, а все насекомые наоборот вверх по нему лезли. Он всё ниже - они всё выше. Кот сказал Шарику:

- Вот эту щепочку я себе на нос положу. Когда все блохи на неё переползут, ты, Шарик, зачерпни её своей миской и вместе с водой в помойку вылей.

Так они и сделали. Матроскин глаза зажмурил, щепочку себе на нос положил и в воду до конца погрузился. Блохи все на щепочку и попрыгали.

Шарик взял миску, только не свою, а кота Матроскина, поймал плавающую щепочку, зачерпнул её и отнёс подальше от дома.

Он подумал:

"Хороший способ придумали белые медведи. Только где они там в тундре кипятильник брали?"

После этого мемуары кота Матроскина больше наполнились духовой жизнью:

"Июнь. Шарик совсем меня замучил своими стихами. "Один чел-век имел собаку". Этот "чел-век" у него занимается "педагогой". Мы с дядей Фёдором объясняем Шарику, что это неграмотно. Что так стихи не пишут. А он нам нахально отвечает: "Много вы понимаете в высокой поэзии!" Он никого не слышит и "педагогит" и "педагогит" дальше.

Если уж Шарик стал высоким поэтом, может, мне тоже попробовать сочинять?"

И он действительно как-то с утра уселся за стих. Он решил не прославлять себя поэмами, как Шарик, а написать простое деловое стихотворение в подарок дяде Фёдору.

Он начал:

Я новый стих сейчас создам

И дяде Фёдору отдам.

- Ой, - говорит Матроскин. - Вот и всё. Готовое стихотворение получилось.

Он пошёл к дяде Фёдору и дал ему листок. Дядя Фёдор прочитал и говорит:

- Ну и создавай.

- А я же создал.

- Где оно?

- Да вот оно и есть "оно". Ты его держишь.

- Но тут написано "создам". Значит, ты его только будешь создавать.

- Да, нет, - говорит Матроскин. - Это я так подумал сначала, что создам и отдам. А когда я это записал, всё - теперь есть что отдавать. Уже есть две строчки, и рифма есть.

- Нет, -решил дядя Фёдор. - Мне ещё хотя бы две строчки нужны.

Матроскин думал, думал, думал... Ничего у него не получалось. Он к большому поэту Шарику пошёл.

- Шарик, что надо писать, когда ничего не пишется?

- Когда ничего не пишется, тогда про природу писать надо.

Эта мысль столкнула кота Матроскина с места. Он сразу придумал:

Веточки, цветочки,

Бабочки, листочки,

Перелески, тополя -

Это всё моя земля.

Он радостно пошёл сдавать работу дяде Фёдору.

- Вот это другое дело, - сказал дядя Фёдор. И положил это стихотворение в коробочку, где он письма папы и мамы хранил. - Только ты, Матроскин, лучше стихов не пиши. У тебя проза лучше получается. Я твои мемуары про блох до сих пор забыть не могу.

Однажды случилось удивительное. Почтальон Печкин к себе Шарика в гости позвал.

Поставил на стол всё самое вкусное - солёные огурцы, капусту кислую, квас. И спросил: