Алексей Ручий - Наркопьянь

В общем, проболтали мы, наверное, минут десять, потом его позвали друзья. Мы попрощались, и я пошел назад, к Доктору и Маше. Все хорошо, твердил я про себя. Все хорошо. Мы еще повоюем.

- Ты куда ходил-то? – спросил меня Доктор, когда я вернулся.

- Да одноклассника заметил, ходил поздороваться.

- А-а-а, понятно.

Пока я отсутствовал, очередь заметно продвинулась. От входа в комплекс нас отделяли метров двадцать пять, не больше. Скорость давала о себе знать – меня непроизвольно тянуло в пляс. Я посмотрел на Доктора и Машу и улыбнулся. Они были прекрасны. Они могли бы быть мужем и женой.

- А вы чего делали?

- Да так… ничего, болтали.

- Какие же вы молодцы.

- Ты и сам ничего.

К нам подошел высокий парень в широких солнцезащитных очках – стрельнуть сигарету. Я протянул ему одну.

- На Продиджи? – спросил он.

- Да. Группа детства.

- Продиджи – это круто.

- Ага.

Минут через пятнадцать мы были в СКК. На входе нас слегка пошмонали, но нормальным шмоном это назвать было никак нельзя, при желании с собой можно было пронести килограмм героина и парочку гранат Ф-1. Слышно было, что на арене играет музыка.

- Я думаю, что Продиджи будут попозже, так что пока можно расслабиться, - сказал Доктор, - водички купить, посидеть где-нибудь, покурить.

- Согласен.

Скорость крыла по-полной. Я чувствовал, как мое тело окатывали волны тепла, сменяемые шустрыми мурашками, бегущими вдоль позвоночника, хотелось поговорить, потанцевать, что-нибудь поделать. В общем, стандартный амфетаминовый приход. Такой, каким мы его, собственно, и любим.

- Круто тут, - сказал Доктор, - мне нравится.

- Мне тоже.

Мы сидели на диванчике в углу холла. У Доктора была бутылка минералки. Маша ускользнула минут пять-семь назад, вроде как в туалет, но так и не появлялась. Я смотрел перед собой: мимо шли люди – пестрая, шумная толпа. Первозданный хаос.

- Продолжая продолжать, - сказал я.

- Это ты к чему?

- Продолжение безумия, безумие бесконечно, безумие – стержень современного мира.

Доктор задумался.

- Вообще когда я смотрю на тебя, мне кажется, что так оно и есть.

Мы засмеялись. Арена ответила нам гулкими раскатами синтезаторного баса. Затем круто, по спирали раскручиваясь вверх, пошла пульсирующая секвенция. Рейв набирал обороты.

- Пойдем попляшем? – предложил я Доктору.

- А пойдем, я не против.

- Только Маша куда-то подевалась…

- Ничего, найдется.

Арена встретила нас разорванной стрелами лазеров темнотой. В глубине ухали низкими частотами мощные динамики, ревела сирена, переливались голосами сотен электрических альбатросов синтезаторы. Арктически холодная точеная электроника плела свою сеть в воздухе. Люди танцевали: танцевали внизу, на танцполе, танцевали на трибунах, танцевали везде. Это было наше место. Синтетический рай моего поколения.

Мы погрузились в бездну кибернетической полифонии, мы отправились в путешествие по неоновым джунглям электрических городов будущего. Нас несла ровная волна нордического бита, нервный пульс визжащих секвенций, хаотическая трель синтезаторных аккордов. Этот мир был пронизывающим, он вплетался в тебя своими невозможными щупальцами, ты проникал в него мерцающей молекулой, вы вместе сплетались в невероятном постапокалиптическом экстазе. Мы дышали одновременно, каждой клеткой ощущая друг друга.

Внезапно сгусток звука разорвал восторженный вопль:

- Продиджи!

Что-то ухнуло, зал качнулся в благоговейном экстазе. Боги спускались с олимпа, сотнями холодных иголок в меня впилось осознание того, что сейчас я увижу ИХ. Взревела сирена, на сцену один за другим выбежали участники группы. Кейт Флинт вышел вперед и крикнул:

- Хеллоу Москоу!

Зал затих. Повисла пауза, наполненная нервной пустотой. В воздухе бился вопрос: чего? Видимо, парни были убитые в хлам и что-то напутали. По залу пополз ропот.

Продиджи молчали. Зал загудел: сначала тихо, напряженно, потом все явственнее, переходя на визжащий крик. Из темноты на сцене выделилась фигура, видимо, кого-то из организаторов, подошла к Флинту и что-то прошептала ему на ухо. Флинт выслушал, если вообще мог слушать в своем нынешнем состоянии, потом опустил голову. Напряжение росло.

И тут Флинт поднял голову, посмотрел в зал, улыбнулся и, набрав в легкие воздуха, прокричал:

- Факин Москоу! Хеллоу Сейнт Петерсберг!

Зал откликнулся тысячей восторженных голосов. Истина восторжествовала. Все было расставлено по своим местам. И тут же динамики взорвались звуком. Свет погас, темноту разорвали тысячи мерцающих стробоскопов. Нас накрыла волна невозможного, ломаного, трехмерного безумия. Мы погрузились в него с головой. Мое поколение получило то, чего хотело. То, о чем оно мечтало. Чудо рвануло миллиардами атомных бомб.

Мы с Доктором отчаянно танцевали среди таких же захваченных электронной истерией людей. Звук врезался в нас, словно стая металлических летучих мышей. Он разрывал нас на части, превращал в облако заряженных неконтролируемой энергией частиц, которые метались в пространстве мерцающей арены, взмывали под потолок, резко бросались вниз, разбивались об изорванные пляской тела. Это было чудо, чистый холодный экстаз, воплощение всех наших надежд и чаяний, наших поисков, нервных метаний в бесконечности этого жестокого мира.

Продиджи были богами. Они были совершенны. Они были квинтэссенцией будоражащих нас эмоций, сплетенных в этом наполненным энергией зале. Я, наконец-то, чувствовал себя удовлетворенным. Я мог все. Все было в моих руках. Мир лежал у моих ног. Думаю, так думали все на этой арене, каждый отдельно взятый человек. Так думало все мое поколение.

Они играли где-то минут сорок. Сорок минут непрекращающегося блаженства, языческой пляски, с высунутыми языками, горящими безумием глазами, пылающей страстью сердец. Потом они ушли. Мы почувствовали пустоту. Их больше не было с нами. Все кончилось.

Доктор толкнул меня:

- Пойдем покурим.

- Пойдем.

В туалете мы добили остатки скорости. Маша так и не нашлась. Мы не стали искать ее. Покурили в забитом людьми сортире. Я зацепился языком с каким-то парнем, чьи огромные зрачки явственно выдавали его состояние и названия тех веществ, что он употребил за пару часов до этого.

- Продиджи круто! – кричал он.

И я был с ним полностью согласен.

Потом мы танцевали под Пендуллум и Ферри Корстена. Я смотрел на девчонок, танцующих на трибунах. Девчонки улыбались мне. Я улыбался им. Меня окутала истома. Мне не хотелось их - в сексуальном плане – мне хотелось общаться с ними, гладить по волосам, говорить с ними, заботиться о них. Я бы назвал это ментальным сексом. Вот чего мне хотелось.

Мы двигались в разорванной темноте. Это было движение бога. Это он управлял нами, танцорами, вскидывающими руки где-то на окраине взгляда. Это он вдыхал свою энергию в наши тела. Нам было плевать на то, что было вчера и на то, что будет завтра. Существовало лишь бесконечное здесь и сейчас. И мы все – единодушно – не хотели, чтобы наступало утро. Нам было достаточно этой безумной, щекочущей нервы тысячами невидимых щупалец ночи. Мое поколение выбирало именно ее.