Алексей Ручий - Наркопьянь

Мимо мелькнул Московский вокзал с его вечной мешаниной людей и сумок, стройка, скрежещущая и завывающая неизвестными нам механизмами, дальше поплыли здания Лиговского проспекта. Навстречу двигались чем-то озабоченные люди, я смотрел на них и понимал: я в этой толпе чужой. Я не хочу того, что хотят они. Я не умею того, что умеют они. Я словно старое пугало в чужом огороде.

Потом мы повернули в какую-то улочку, пошли по ней. Здесь людей было меньше, и ощущал я себя лучше. Дошли почти до железнодорожных путей, артериями тянущихся от Московского вокзала, потом еще повернули. Район был наполнен какими-то разрушающимися зданиями, темными складами и пакгаузами, мусорными контейнерами, вокруг которых крутились бездомные коты. Мы прошли мимо открытого ангара, где двое черных людей, перепачканных мазутом, ковырялись в каком-то механизме. Ругались они тоже по-черному. Их окружал мрак.

- Черные люди, - сказал Псих, - пиздец.

Да уж. Мир населен потемневшими от его несовершенства людьми, он перепачкан нечистотами кривой действительности. Просто сгусток грязи. Или свернувшейся крови.

Вскоре мы дошли до искомого здания. В итоге я проводил Психа не до остановки, как собирался, а прямо до места собеседования. Что ж это лучше, чем сидеть дома и помирать.

Псих исчез в недрах здания, а я устроился на небольшом газончике в тени старой липы. Здесь было совершенно пустынно, даже автомобили практически не ездили. Я расслабился, прислонившись к стволу дерева. В голове лихорадочно неслись мысли. Я закрыл глаза, чтобы собраться. И вскоре у меня родилось стихотворение:

Мне восемнадцать,

меня зовут Вера,

и я хочу стать

милиционером.

Ходить буду в форме

красивой и серой,

когда я стану

милиционером.

Спасу от тюрьмы

мальчика Геру,

лишь только я стану

милиционером.

Всех научу

хорошим манерам

вместе с дубинкой

милиционера.

Для патриотов

буду примером –

ведь я хочу стать

милиционером.

А всем несогласным –

высшую меру

стоит мне стать

милиционером…

Я улыбнулся сам себе. Все-таки хорошая рифма Вера - милиционером. Решил, что обязательно расскажу Психу, когда он вернется. А пока достал сигарету и закурил.

Псих не заставил себя ждать. Он вылетел из дверей зданий, улыбаясь во все тридцать два.

- Ну как? – спросил я его.

- Да так… пообщались с теткой, она обещала перезвонить.

- А я вот стихотворение сочинил.

И я рассказал Психу стихотворение. Он курил и слушал, потом сказал:

- Нормально так. Жизненно. Про ту девочку из клуба вчерашнего.

- Да, задела она меня. Зачем ей быть милиционером?

- А зачем это все? – Псих обвел рукой окрестности. – Тем более, ты сам в стихотворении и ответил.

- Куда теперь?

- А теперь по пивку. И я бы что-нибудь съел.

В ближайшем магазине на параллельной улице мы взяли по пиву и пирожку. Уселись на скамейке напротив магазина. Сверху на нас смотрело солнце и редкие облака. Мы смотрели на них в ответ.

- Эх… - сказал я, делая очередной глоток пива.

- Что? – спросил Псих.

- Да так… странные мы люди. Вроде, нам плохо – нет там ничего, перспектив мало… а, вроде, и хорошо…

- Это нормально. Это означает лишь одно: мы еще живы и способны думать.

- Вот эта-то способность думать и пугает.

- Если не хочешь думать, тебе надо идти к тем черным людям.

Я глотнул еще пива.

- Думать-то я, положим, хочу, но куда эти мысли заводят?

- Да уж… попробуй тут разберись.

Потом мы шли через город. Город бился в конвульсиях, иногда переходил на крик, бросался в истерику, затем стихал, следом вновь взрывался новой порцией крика. Город был по-своему безумен: как-то кипуче и чересчур страстно.

Кажется, на Вознесенском проспекте мимо нас пролетел парень на старом совдеповском велосипеде в папахе и с кинжалом на боку. Он мчался сквозь пространство, словно верховой казак в сабельную атаку. При этом он кричал:

- Инородцы! Иноверцы!

Что-то в нем пугало. В том смысле, что его появление на улицах этого города уже о чем-то свидетельствовало. Он исступленно крутил педали, его лицо напоминало ритуальную маску или же изображение бога войны. Видимо, в нем сорвалась какая-то давно сжимаемая пружина, и теперь он несся, рассекая воздух, чтобы сражаться со своими внутренними монстрами и чудовищами внешнего мира.

- Твою мать, инородцы и иноверцы… - засмеялся Псих, когда велосипедный витязь – так я его про себя окрестил – исчез вдали.

- Похоже, на парня конкретно накатило…

- Да уж…

- Достало все это, я сам скоро так поеду, велосипед осталось только достать…

Псих задумался. Потом достал сигарету.

- Знаешь, - сказал он, закуривая, - действительно все это достало. Однообразие, ложь по ящику, все эти клоуны в Кремле… Я вот в октябре девяносто третьего года с пацаном знакомым на Красную площадь ездил гильзы собирать – много их там было. Ну, после этой пальбы по Белому дому… Что они доказали? Что демократия – это только красная тряпка для обезумевшей толпы? Что русские в русских могут стрелять на каждом углу, дай только затравку? Что?..

- Да уж… как тут жить не по лжи, когда заставляют жить по конституции, продавленной танками…

- В том то и дело. Нас изначально макнули головой в дерьмо, а теперь требуют, чтобы мы по-человечьи жили. Как? На эти сраные копейки, которые они кидают молодым научным сотрудникам? Или же… как работать на заводах, которых попросту нет? Нас превратили в тесто, которое можно мять как угодно на свой лад.

- Пластилин.

- Чего?

- В пластилин они нас превратили. Теперь при помощи телевизора вылепливают те фигуры, которые им на данный момент выгодны и интересны.

- Да, точно.

- И не видно этому конца. Может, поэтому мы такая наркопьянь?

- Может. Хотя, может, и нет.

- В смысле?

Псих выкинул окурок.

- В том смысле, что мы еще пока в силах что-то изменить. Я вот, например, хочу поесть и желательно чего-нибудь похожего на суп, я в силах это изменить. А ты?

- Да я тоже не против.

- Тогда давай менять.

Пройдя еще квартал, мы зашли в небольшую столовую, где было немного народу и невысокие цены. В общем, там все было небольшим. К сожалению, даже порции. Но мы взяли себе по солянке и хлеба. Горячая жидкая еда была очень нужна организму, который в последние дни видел исключительно другие жидкости и от того пребывал в каком-то разболтанном состоянии.

- Знаешь, - сказал Псих, хлебая суп, - а ведь этот парень прав. Такое ощущение складывается, что нашу страну захватили самые настоящие инородцы и иноверцы. Чужаки, не имеющие ничего общего с народом.

- Я бы даже сказал – инопланетяне.

- Ага.

Поев, мы пошли дальше. Цели как таковой у нас не было, мы просто гуляли, иногда совершая налеты на магазины с целью купить еще пива. В парке у Адмиралтейства мы долго умывались в фонтане. Я чувствовал, что меня покрывают какие-то пыль и грязь, неизвестного мне происхождения, я старался как можно скорее их с себя смыть. Окружающие люди при этом как-то странно на нас смотрели. По барабану.