Фрэнсис Йейтс - Джордано Бруно и герметическая традиция

Как и следовало ожидать, книга Бруно "О магии" основана на "Тайной философии" Агриппы и в основном повторяет схемы и классификации материала, заданные Агриппой. Но есть и существенные отличия. Мы помним, что книга Агриппы делится на три части – о магии элементов, о небесной магии и о наднебесной, или религиозной, магии, что соответствует трем мирам кабалистов. Эти же подразделения различимы и у Бруно в "Магии", но когда он доходит до религиозной магии, то примечательным образом ничего не говорит ни о древности, святости и силе еврейского языка, ни о сефирот, ни о еврейских и псевдо-дионисиевых ангельских чинах [22]. Кабалисты, правда, присутствуют в перечне "древних магов", которым открывается "Магия". Говорится, что маг – это мудрец, каковы были: Гермес среди египтян, друиды – среди галлов, гимнософисты – среди индийцев, кабалисты – среди евреев, маги – среди персов, sophi – среди греков, sapientes – среди римлян [23]. Однако маг, помнящий верную традицию, обратил бы внимание скорее на то, что Бруно нигде не говорит о преимуществах еврейского языка для магии. Напротив, в одном весьма интересном пассаже он хвалит египетский язык и его священные символы:

…священные письмена, бывшие в употреблении у египтян, назывались иероглифы… и были образами… взятыми из естественных вещей или их частей. Используя такие написания и слова (voces), египтяне с изумительным мастерством овладевали языком богов. Затем, когда Тевт или кто иной изобрел письмена того вида, который мы употребляем сейчас с совсем иными последствиями, то образовался огромный разрыв и в памяти, и в божественных и магических науках [24].

Это напоминает похвалу египетскому языку в Герметическом своде XVI (так называемые "Определения"), где Асклепий говорит царю Аммону, что его слово нужно сохранить на египетском языке и не переводить на греческий, поскольку греческий язык пустой и неточный и "важность и выразительность" египетского оригинала пропадут в греческом переводе [25]. Если Бруно читал это место, то, скорее всего, в латинском переводе Людовико Лаццарелли (не забудем, что Фичино этот трактат не перевел) [26], где мысль о том, что магическая сила египетского языка пропадет в переводе на язык, этой силы лишенный, выражена очень отчетливо [27]. Можно с уверенностью предположить, что это место должно было привлечь внимание Бруно, поскольку оно касается самой сути его разногласий с "педантами". Для греков, как и для "педантов", язык – всего лишь пустые слова для споров. Египтянам или магам язык или знаки нужны для прямого сообщения с божественной реальностью, для "постижения языка богов", как говорит Бруно, и для практических манипуляций. Заменив изобретением алфавита, которое привело к использованию языка "с совсем иными последствиями", тех "греков", которые в герметическом пассаже олицетворяют немагическое использование языка, Бруно перевел весь спор в принципиальный план – теперь с одной стороны были "египтяне" с магическим и интуитивным отношением к языку и знакам, а с другой (как он бы, наверно, сказал) – "педанты", этого отношения не имеющие [28].

Для магии аксиома, говорит Бруно, во всяком деле иметь перед глазами череду влияний от Бога к богам, от богов – к светилам, от светил – к демонам, покровителям светил, в том числе и земли, от элементов – к чувствам и ко "всему живому". Такова нисходящая шкала. Восходящая шкала – от чувств к элементам, демонам, светилам, богам, оттуда – к мировой душе или к духу вселенной, а оттуда – "к созерцанию единого простого Наилучшего Величайшего, бестелесного, абсолютного, самодостаточного" [29]. Ясно, что ключевая стадия этого восхождения – контакт с демонами, и магия Бруно демонична со всей откровенностью. Ему известна теоретическая основа естественной магии "мирового духа" [30], но он напрочь отказывается от нерешительности Фичино. Бруно именно что хочет контакта с демонами; для его магии это принципиально; и никаких ангелов, чтобы демонов контролировать, в его магии нет. Разумеется, как и другие маги, Бруно свою магию считает благой [31]; дурная магия для мага – это всегда чужая магия. И, учитывая взгляды Бруно и его веру в правильность египетской религии, такая магия и должна быть благой, поскольку, как мы знаем, именно демонами египетские жрецы умели манипулировать и именно их низводили в свои статуи.

Поэтому практическая магия Бруно заключается в низведении духов и демонов с помощью "сцеплений". Фичино упоминает метод сцепления с демонами в начале "Стяжания жизни с небес" и цитирует по этому поводу неоплатонических авторов [32], но заявляет, что сам этим методом не пользуется. О сцеплениях есть глава у Агриппы, она и служит Бруно основой [33], хотя он сильно ее перерабатывает. Один из способов сцепления – "посредством слов и пения" [34], то есть это заклинания, но уже переставшие быть частью естественной магии, как у Фичино, а обращенные к демонам. Другой способ – привлекать демонов образами, печатями, символами и т.д [35]. Еще один способ – посредством воображения [36], и это главный метод магии Бруно. Нужно с помощью образов или иных магических знаков, запечатленных в памяти, подготовить воображение или память к восприятию демонических влияний. В книге "О магии" Бруно свою магическую психологию воображения приводит в соответствие с терминами стандартной психологии способностей. Но он трансформирует эту стандартную психологию, делая воображение – и, конкретнее, магически оживленное или возбужденное воображение – в сочетании с мыслительной способностью источником психической энергии. Это магически оживленное воображение – "единственные врата ко всем внутренним аффектам и сцепление сцеплений" [37]. Язык Бруно становится лихорадочным и темным, когда он излагает эту, центральную для него, тайну: как воздействовать на воображение, чтобы низвести в личность духовные или демонические силы, которые раскроют все ее внутренние возможности. Именно к этому он всегда стремился с помощью магических мнемотехник [38], и его целью было, как совершенно ясно из заключительных страниц "Магии", обрести личность и силу великого мага или религиозного вождя.

Мы действительно очень далеко ушли от магико-кабалистической системы христианского мага, с ее страховочными ограничениями в сфере естественной магии и с ее еврейско-христианскими ангелами, призванными гарантировать религиозность этой магии. Но тем не менее Джордано Бруно остается прямым и логическим результатом ренессансного прославления человека как величайшего чуда, человека, по происхождению божественного и способного снова стать божественным, обладающего божественными силами. Короче говоря, он – плод ренессансного герметизма. Если человек способен обрести такие силы с помощью герметических упражнений, то почему бы не счесть, что таким же способом обрел свою силу и Христос? Пико делла Мирандола пытался с помощью магии и кабалы доказать божественность Христа. Бруно истолковал возможности ренессансной магии иначе.