Эриксон Стивен - Пыль Снов

Серен сверкнула глазами на Багга: - Вы что, пошутили?

- Аквитор, это остатки древнего пантеона, которому поклонялись первоначальные жители здешних мест, селения которых погребены в иле под Летерасом. На самом деле Урсто и Пиношель - самые первые, Господин и Госпожа пива и вина. Они явились к бытию как результат появления сельского хозяйства. Пиво предшествовало хлебу, было первым продуктом земледелия. Оно чище воды и очень питательно. Первые виноделы пользовались дикой лозой. Эти существа - стихийные силы истории человечества. Были и другие: приручение животных, первые орудия из камня, кости и рога, рождение музыки, танца, сказительства. Живопись на каменных стенах или на коже. Критические, глубочайшие моменты развития.

- Тогда, - фыркнула она, - что с ними случилось?

- Благоразумное и благоговейное причастие к их дарам сменилось бездумными излишествами. Уважение к их дарам утеряно, аквитор. Чем хуже злоупотребляли дарами, тем ниже опускались дарующие.

Урсто рыгнул. - А мы не в обиде. Хуже ж было бы, если бы нас запретили. Мы стали бы злыми, а мы не хотим быть злыми, правда ведь, моя сладкая Овсянка?

- Мы всякое время под осадой, - сказала Пиношель. - Вот, я разлила по чашам. Старший?

- Половину меры, прошу.

- Извините, - сказала Серен Педак. - Цеда, вы только что описали этих пьяниц как древнейших богов на свете. Но Пиношель назвала вас старшим.

Урсто хихикнул: - Цеда? Мятныйпряник, ты слыхала? Цеда! - Он отступил к Серен. - О круглая, о благая Майхб, мы можем быть старыми, я и Пиношель, в сравнении с подобными тебе. Но против него мы все равно что дети! Старший, о да. Старший Бог!

- Пора веселиться! - заорала Пиношель.

***

Скрипач остановился прямо на пороге. И уставился на воина-летерийца, обнаружившегося около громадного стола. - Адъюнкт, он тоже приглашен?

- Простите, сержант?

Скрипач ткнул пальцем: - Королевский Меч, Адъюнкт. Он в вашем списке?

- Нет. Тем не менее он остается.

Скрипач уныло поглядел на Бутыла, но ничего не сказал.

Бутыл оглядел собравшуюся группу, быстро подсчитал головы. - Кого недостает? - спросил он.

- Банашара, - ответила Лостара Ииль.

- Он уже в пути, - пояснила Адъюнкт.

- Тринадцать, - пробормотал Скрипач. - Боги подлые, тринадцать!

***

Банашар помедлил в переулке, подняв взор к небу. Из окон зданий, от различных ламп и фонарей исходил свет, слишком слабый, чтобы скрыть россыпь звезд. Ему так хочется уйти из этого города! Найти холмик, мягкую траву, чтобы прилечь, держа в руках восковую табличку. Недавно взошедшая луна вселила в него тревогу. Но новое созвездие вызывает в нем еще больший трепет. Фигура, напоминающая лезвия мечей, слабо-зеленая, взошла с юга и словно перечеркнула привычные очертания Дороги Искателя. Он не может быть уверенным... но он думает, что вскоре мечи станут больше. Приблизятся.

Тринадцать - по крайней мере, так он подсчитал. Может, там больше мечей, еще слишком неярких, чтобы пробиться сквозь огни города. Он подозревает, что точное число очень важно. Судьбоносно.

Тогда, в Малазе, небесных мечей еще не было видно. И все же...

"Мечи в небесах, вы отыщете себе горла на земле?"

Он оглянулся на Странника. Если кто и знает ответ, это он. Самозваный Владыка Плиток. Бог неудачи, игрок судьбами. Презренная тварь. Однако, нет сомнений, могущественная. - Что-то не так? - спросил Банашар, видя, что лицо Странника стало бледным, покрылось липким потом.

Единственный глаз мельком скользнул по нему. - Твои союзники меня не заботят, - сказал бог. - Но пришел еще один, он поджидает нас.

- Кто?

Странник скривился: - Меняем планы. Ты войдешь прежде меня. Я буду ждать полного проявления сил вашей Колоды.

- Мы согласились, что ты просто помешаешь им начать. Вот и все.

- Не могу. Не сейчас.

- Ты уверил меня, что ночь не увидит насилия.

- Должно было быть именно так.

- Но сейчас кто-то встал на твоем пути. Тебя перехитрили, Странник.

В глазу бога сверкнул гнев. - Ненадолго.

- Я не приемлю пролития невинной крови. Крови моих товарищей. Забери своего врага, но не касайся других, понял?

Странник оскалился: - Тогда убери их с пути.

Вскоре Банашар двинулся ко входу в штаб. В десятке шагов снова встал, сделал несколько глотков вина и вошел.

"В том и проблема с Охотниками, не так ли.

Никто не сможет убрать их с пути".

***

Неподвижно стоя в тенях улочки - оставшись один, когда беглый жрец вошел внутрь - Странник выжидал.

В игру ночи вошел тринадцатый игрок.

Знай он заранее - сумей он проницать туман, сгустившийся вокруг опасной комнаты и точно подсчитать присутствующих - он повернулся бы кругом и отказался от всех планов. Нет, просто сбежал бы в холмы.

Но бог выжидал, лелея в сердце убийство.

А снабженные песочными часами или мерными фитилями колокольни города - бесчувственно равнодушные ко всему, кроме неумолимого течения времени - готовились звонить.

Возвещая о наступлении полуночи.

Глава 2

Старый друг, сюда не ходи

не носи погоды дурной

я был там, где текла река

а ее словно нет

вспомни, друг, пролеты моста

он упал, и серые камни

в пыль рассыпались

больше нечего пересекать

ты войдешь в стоячую воду

между отмелей будешь блуждать

и найдешь тот край, за которым

умирает погода

коль увижу тебя, то пойму

наступила пора воскресать

по колено в слезах

под темнеющим небом

ты пойдешь как слепец

ты руками замашешь

я повел бы тебя, но река

ждать не будет

понесет меня к мелкому морю

птицы белые в небо взлетят

старый друг, сюда не ходи

не носи погоды дурной.

Мост Солнца,

Рыбак Кел Тат

Он стоял среди гнилых обломков корабельных снастей, высокий и сутулый. Если бы не шевелящиеся на ветру рваные одежды и длинные волосы, он мог бы оказаться статуей, вещью из старого мрамора, упавшей с города мекросов на столь чудесно оказавшийся здесь бесцветный лесс. Сколь долго ни смотрел на него Удинаас, одинокий мужчина не шевельнулся.

Шелест гравия возвестил о приходе из деревни еще кого-то; через миг к ним подошел Онрек Т'эмлава. Воин заговорил не сразу, но его молчаливое присутствие ощущалось очень сильно.

Это не мир для поспешных действий, подумал Удинаас - хотя он и раньше не особенно старался бежать по жизни. В первое время в Убежище он чувствовал себя так, будто тянет цепи или бредет по грудь в воде. Неспешное течение времени здесь сопротивляется горячке поспешных решений, внушает чувство смирения - а смирение, как хорошо знал Удинаас, всегда является незваным, выбивая двери, разрушая стены. Оно объявляет о себе тычком в затылок, ударом колена под зад. Не буквально, разумеется. Но результат тот же. Ты падаешь на колени, задыхаешься, ты слаб как малое дитя. А мир стоит, нависая над дураком, и не спеша укоризненно поводит пальцем.