Эриксон Стивен - Пыль Снов

Разрушь всё, что видишь. Это заставляет тебя чувствовать. Чувствовать ... всё.

Он помнил свои руки по локоть в щедрой теплой земле. Помнил, как закрывает глаза - на миг - и ощущает пульс жизни, обещание и смысл. Они будут сажать зерновые, богатство для будущей жизни. Это правильно. Это справедливо. Рука, придающая форму - рука, собирающая урожай. Вот чистота, говорил он себе. А потом он вздохнул, уверенная улыбка искривила губы - он открыл глаза. Дым, тут и там клочья тумана среди разрухи. Все еще улыбаясь, он вытащил руки из теплой земли.

И увидел их обагренными кровью.

Он никогда не считал себя умником. Он знал достаточно, чтобы сознавать свою ограниченность. Но мир состоит из слоев. Простакам он предлагает простоту. Мудрецам дает глубину. Единственное мерило мужественного познания - увидеть и принять свое место в этой схеме, принять твердо, неколебимо, даже если это означает стыд.

Он смотрел на руки и знал: это не его воспоминания. На деле это выдумка, обман, неуклюжее мошенничество ради замещения чего-то глубинного. Лишенное изящества, причем обдуманно; значит, все еще сложнее, чем показалось вначале.

Сами эти мысли чуждые. Последний не привык размышлять.

Сердце знает нужду, а разум находит ей оправдания. Но мир являет нам не только это. Иногда разрушение ведет к забвению. Уничтожению. Но... что же плохого? Если глупость не заслужила уничтожения, то что заслужило? Наш разум не так уж хитер, он может обманывать лишь себя самого и подобных людей.

Последний решил, что не боится правого суда, и поэтому стоял неподвижно, не дрожа, когда убийца шел из дальнего конца коридора. Вопли Асаны затихли быстро. Он знал: она мертва. Все ее страхи нашли наконец твердую основу и забвение стало облегчением. Покоем.

Убийство может носить такие привлекательные маски!

Убийца встретил его взгляд и в последний миг разделил с ним понимание. Неизбежность событий. Последний пал от меча, не издав ни звука.

Кровь была на его руках. Достаточное основание. Справедливость восторжествовала.

"Простите ли меня?"

***

Шеб не мог вспомнить, кем был. Должником, узником, человеком не в ладах с законом - да, всем этим, но детали? Все улетело в нарастающей панике. Он слышал летящие по коридору крики Асаны. Он знал, что убийца теперь идет за ним. Без всякой причины. Он не сделал ничего, заслуживающего смерти.

Ну разве что учитывать жизнь, полную обмана. Но у него всегда находились подходящие причины. Он уверен. Избежать тюрьмы... что же, кто захочет лишиться свободы? Только идиот, а Шеб не идиот. Избежать ответственности? Разумеется. Громилы редко вызывают симпатию, а вот над жертвами все вечно кудахчут. Лучше быть жертвой, нежели громилой. Угроза исчезла, опасность позади, находится время для оправданий, сказок в свою защиту, извинений. Истина значения не имеет - если сумел самого себя убедить, уже хорошо. Легче ночью спать, проще днем стоять на высокой куче праведного негодования. "Нет людей более праведных, чем виновные. Уж я-то знаю".

И нет лучших лжецов, чем обвиняемые. Итак, он ничем не заслужил смерти. Он делал лишь то, что необходимо для успешного пролезания, проскальзывания и просачивания. Он продолжал жить, подкармливая все привычки, желания и прихоти. Убийца действует без причины!

Задыхаясь, он пробегал коридор за коридором, минуя странные комнаты, спирали лестниц вверх и вниз. Он говорил себе, что тут его никто не найдет.

"Заблудился в лабиринте оправданий... стоп! Я никогда так не думал. Не говорил. Неужели он меня нашел? Ублюдок меня нашел?"

Он каким-то образом перепутал все оружие - как это могло случиться?

Шеб скулил, мчась вперед - впереди какой-то мостик, пересекает похожее на пещеру, как будто бы полное облаков пространство.

"Всю жизнь я пытался держать голову пониже. Не хотел быть замеченным. Просто хватал что мог и убегал, пока не замечал еще что-то желанное. Все было просто. Разумно. Никто не должен убивать за такое" .

Он и не знал, что мысли могут так утомлять. Он шатался, идя по мосту, под ногами скрежетало железо - какого черта им дерева не хватает? Он кашлял в мерзких испарениях облаков, в глазах жгло, в носу свербило... Вдруг он замер.

Он ушел далеко. Все, что он делал, делалось не без причины. Вот так просто. - Но очень многим было плохо, Шеб.

- Не моя вина, что они не ушли с дороги. Будь у них хоть капля мозгов, увидели бы заранее.

- Твой образ жизни превращал чужую жизнь в мучение, Шеб.

- Чем я виноват, если они такие невезучие!

- Они не могли иначе. Они даже не были людьми.

- Что? - Он поглядел в глаза убийцы. - Нет, нечестно.

- Правильно, Шеб. Никогда не было честным.

Сверкнул клинок.

Дух завопил, вдруг пойманный в комнате Матроны. Заклубился туман. Раутос стоял на коленях и неудержимо рыдал. Вздох бросала плитки, ставшие не плитками, а монетами, яркими и блестящими - но каждая полученная схема вызывала рычание, она бросала снова - маниакальный звон и шорох монет заполнил помещение.

- Нет ответов, - шипела она. - Нет ответов. Нет ответов!

Таксилиан стоял перед огромным троном, тихо бормоча: - Сулькит его переделал, теперь он ждет. Всё ждет. Ничего не понимаю.

Сулькит стоял неподалеку. Тело изменило форму, вытянулось, плечи опустились, рыло стало шире и короче, клыки блестели от масла. Серые глаза рептилии смотрели прямо, не мигая - трутень перестал быть трутнем. Он теперь Часовой Дж'ан, он стоит перед духом. Нелюдской взор невыносим.

Виид шагнул в комнату, остановился. С меча капала бурая жижа, одежда была залита кровью. Лицо было безжизненным. Глаза смотрели слепо. - Привет, старый друг, - сказал он. - Откуда начать?

Дух отпрянул.

Раутос встал перед женой. Еще один вечер в молчании, но на этот раз в воздухе что-то необузданное. Она искала его глазами, лицо было тусклым и непонятно натянутым. - Неужели у тебя нет жалости, муж?

- Жалость, - ответил он, - это все, что у меня есть.

Она отвернулась. - Вижу.

- Ты сдалась давным-давно, - сказал он. - Я никогда не понимал.

- Не все сдаются добровольно, Раутос.

Он внимательно поглядел на нее. - Но в чем ты находила радость, Эски? День за днем, ночь за ночью. В чем было удовольствие от жизни?

- Ты давно перестал искать.

- О чем ты?

- Ты придумал себе хобби. Лишь с ним твои глаза оживали. Моя радость, муж, была в тебе. А потом ты ушел.

Да, он вспомнил. Та ночь, особенная ночь. - Это было неправильно, - сказал он хриплым голосом. - Всё вкладывать в... другого.

То, как она пожала плечами, ужаснуло Раутоса. - Ты был сам не свой? Но, Раутос, это ведь не вся правда? Нельзя ведь попасть под власть того, чего даже не замечаешь.

- Я замечал.

- Но отвернулся от меня. И теперь стоишь здесь, и в сердце - ты сам сказал - нет ничего кроме жалости. Когда-то ты говорил, что любишь меня.