Vlad - Русская Жизнь 17.12.08 Скандал

Толпа то и дело меняла конфигурацию (кто-то, не вытерпев, уходил, кто-то продвигался вперед). Поющие женщины постепенно оказались рядом. Три женщины лет пятидесяти. Репертуар их к этому моменту значительно расширился – в нем появились «Отче наш», «Достойно есть», «Царю Небесный» и даже «Пресвятая Троице, помилуй нас», «Да воскреснет Бог» и «Упование мое Отец», что уж совсем редкость в подобных случаях.

Пение «Царю Небесный» давалось женщинам довольно плохо. На словах «иже везде Сый» и «и жизни Подателю» они забирали на полтона выше, и строгий напев шестого гласа приобретал какие-то неуловимо кликушеские черты. Признаюсь, я даже почувствовал некоторое раздражение. Грешен, что поделаешь.

Наконец, неоновая надпись осталась позади. Очень медленно, редкими короткими продвижениями, мы приблизились к пешеходному Патриаршему мосту. И окончательно встали.

Появление поющих женщин как-то оживило обстановку в толпе. Тут и там возникали короткие диалоги. В основном, обсуждали перспективы стояния. О метро уже никто не говорил, оно благополучно закрылось. Теперь обсуждали, попадем ли вообще в храм – доступ закрывался в семь утра.

– По грехам нашим стоим, – сказала одна из певших женщин, и улыбнулась.

– Точно, по грехам нашим, – ответила другая женщина, тоже из певших, и тоже улыбнулась в ответ.

– Если бы без грехов были бы, давно бы уже прошли. Давно бы уже домой поехали.

– Те, которые без грехов, они сразу проходят, а мы стоим, по грехам нашим стоим, – и они опять заулыбались, даже чуть ли не засмеялись.

Они еще немного попели, а потом одна из женщин стала читать Псалтырь. Она читала не как принято в храме, не пономарски-монотонно, а «с выражением», что придавало происходящему несколько сюрреалистический оттенок.

Кто-то спросил у молодого милиционера, почему возник такой затор. «Наверное, кто-то там приехал, – ответил милиционер. – Какой-нибудь, может, депутат проснулся и вспомнил, что надо бы в храм заехать. Сейчас, постоит полчаса или часик, уедет, и дальше пойдете». И опять все заулыбались.

Еще немного продвинулись, метра на три.

– Мне завтра на работу к восьми, – сказала одна из певших женщин с какой-то бодрой решимостью. – Ну, ничего, ничего, как-нибудь.

– А мне к девяти, – сказала другая певшая женщина. – Всем завтра на работу.

Потом они стали обсуждать, во сколько закрывается и открывается метро, были высказаны предположения, что закрывается оно в полвторого, а открывается в четыре тридцать. Сразу видно, совсем женщины не знакомы с реалиями ночной Москвы.

Окружавшая меня толпа (кроме, пожалуй, этих трех женщин, которые выделялись своим пением) выглядела очень светски. Модно одетые женщины. Молодые щеголеватые парни менеджерского вида. Осанистые мужички с видом крепких хозяйственников. Разнообразный «офисный планктон». Молодых и среднего возраста больше, чем пожилых. Очень светская, повторюсь, толпа, проявления специфической «православной субкультуры» практически отсутствуют. Не буду делать из этого каких-то выводов, просто отмечаю как довольно неожиданный для меня факт.

Со стороны проезжей части к нам подошел приземистый коренастый мужичок в кожаной кепке и, обращаясь как бы сразу ко всем, громко сказал:

– Вот вы скоро зайдете в храм, и знаете, чего я вам желаю? Я вам желаю, чтобы, когда вы войдете в храм, Патриарх воскрес! Да, воскрес и тем самым показал бы нам, как дух побеждает материю! Да, я серьезно!

Ему никто не отвечал, все как-то насупились и молчали.

– Если все мы этого сейчас вместе захотим, изо всех сил, то так и будет! Вы же понимаете, это энергетика, это совместный энергоинформационный посыл! Надо всем вместе захотеть и поверить! Давайте, давайте, вместе! Надо поверить!

И быстро ушел.

Нет, конечно, в таких случаях никогда не обходится без безумия, оно всегда найдет какую-нибудь щелочку, вот и сейчас прилетело небольшое безумие, махнуло своим совиным крылом и улетело, ну как же без этого, что ж поделаешь.

Все молчали, и только стоящий рядом со мной высокий дядька в зеленой камуфляжной куртке пробормотал: «Во чувак дает…»

Потом женщины опять запели, потом немного поговорили о перспективах успеть до семи утра. И тут впереди убрали железную перегородку, и мы прошли сразу на несколько сотен метров вперед, дошли одним махом почти до самого Соймоновского проезда, почти до поворота к храму. Все заметно оживились.

– Теперь точно успеем, – сказал дядька в зеленой камуфляжной куртке и улыбнулся.

Я все думал, что такого необычного в этой толпе, в этой нашей временной, на несколько часов, общности. Что-то такое необычное было, но я все никак не мог понять, что именно. Тут вдруг понял. Много улыбающихся лиц. С одной стороны, было понятно, что эти люди собрались здесь по случаю печального события (говорили все-таки мало, так, обменивались изредка отдельными репликами, в основном, стояли молча; поющих, кроме этих трех женщин, тоже не было). С другой – общая атмосфера этой очереди была не траурная, а какая-то бодрая, и даже ощущалась некоторая эмоциональная приподнятость. И – улыбающиеся лица. Не много, конечно, но для такого события – много.

Вспомнились слова одной хорошей песни: «Будет весело и страшно».

Вот, что-то такое во всем этом было. Весело и страшно. Эти слова хорошо отражают атмосферу этой гигантской очереди в храм, в ночь с понедельника на вторник, накануне похорон Патриарха Алексия.

Начал я с того, что у меня не было никакого личного отношения к Патриарху. Шестичасовое ночное стояние в очереди на Волхонке, Ленивке, Пречистенской набережной и Соймоновском проезде что-то в этом плане изменило, странным образом. Это, конечно, какие-то небольшие, малозаметные изменения, и все же. Лучше поздно, чем никогда.

Дальше мы двигались очень быстро. В несколько рывков одолели Соймоновский проезд, прошли сквозь рамку-металлоискатель и через досмотр охранника перед входом в храм (так, сумки на стол, мобильные, ключи выкладываем, открываем сумочку, проходите). Неприятная, конечно, процедура, учитывая контекст, но, наверное, в этом была практическая необходимость.

Описывать то, что было в храме, я не буду – все и так видели по телевизору. Тем более что я был внутри храма не больше пяти минут. Скажу лишь, что возлагать цветы я не стал. Как-то это очень по-светски, не по-монашески. Когда мы прощаемся с монахом, пусть и Патриархом, цветы как-то неуместны. Мне так кажется. Поэтому я просто остановился на пару секунд напротив гроба и сказал про себя:

Упокой, Господи, душу новопреставленного раба Твоего Алексия, Святейшаго Патриарха Московскаго и всея Руси, прости ему вся согрешения вольная и невольная и даруй ему Царствие Небесное.