Хель - Цикл Спектр

Она непременно успеет.

Вот только сплетет венок.

Холодно было. Еще недавно шел дождь, дорогу размыло, ноги утопали в грязи. Огорченный тем, что не успел на ярмарку, Джоксер неспешно брел домой, то и дело проверяя, на месте ли купленный у бродячего торговца кинжал. Вообще-то, он предпочел бы меч, но таких, которые бы понравились, не нашлось, а абы что хватать не хотелось.

Идти оставалось уже совсем немного: вот впереди показалось поле, старое и давно заброшенное. Когда-то здесь случился сильный пожар, с тех пор земля отказывалась давать плоды, даже трава не росла, что уж там говорить о чем-то еще. Привыкший к этому унылому пейзажу, Джоксер ошеломленно остановился.

Трава на поле была по пояс. Яркая, зеленая, умытая после дождя, она едва шелестела какую-то свою песню, наигрываемую ветром.

Джоксер тряхнул головой. Еще пару дней назад, когда он шел мимо на ярмарку, все было по-прежнему: пусто и глухо, но сейчас… Сейчас среди той травы росли цветы, а у самой дороги стояла высокая дородная женщина с корзиной, полной яблок. Джоксер невольно сглотнул: после покупки кинжала денег совсем не осталось.

Женщина увидела его и махнула рукой, мол, подойди. Не задумываясь о том, что делает она на невесть почему расцветшем поле и откуда у нее яблоки в середине зимы, Джоксер подобрался ближе, глядя исподлобья.

– Держи, – женщина улыбалась, вот только глаза у нее были грустные. Парень взял протянутое яблоко, забыв поблагодарить, и с хрустом впился в сочную мякоть. Вкус разлился по телу, такой же яркий, как поле и травы, как доброта женщины, как солнце, на мгновение вышедшее из-за туч.

– Что вы здесь делаете? – спросил, наконец, Джоксер, опустошив почти всю корзину: он не считал, а женщина все подавала ему яблоки, улыбаясь одними губами.

– Ищу дочь, – последовал неспешный ответ.

Джоксер приосанился.

– Я мог ее видеть? – деловито осведомился он, чувствуя небывалый прилив сил и желание совершать подвиги.

Женщина покачала головой.

– Ее украли у меня, – грустно сказала она. – Похитили и держат взаперти. Никто не может освободить ее, даже Зевс.

Джоксер приосанился еще больше, услышав о громовержце.

– Это задача для меня! – хвастливо заявил он, выпячивая грудь. – Вот увидите, я найду ее! А как она выглядит?

Женщина снова улыбнулась, ветер тронул светлые волосы, а травы склонились к ее ногам.

– Как весна.

Джоксер кивнул: этого описания для него было вполне достаточно. Радость вела его вперед, ведь наконец-то нашлось опасное приключение как раз для такого героя, как он!

Когда он уходил, женщина смотрела ему вслед, и в руках у нее была корзина, вновь доверху наполненная зелеными яблоками.

Солнце и теплый ветер – вот и все, что нужно было женщине, стоящей на коленях посреди поля. Но небо было завешено тучами, а ветер дул с севера, холодный и злой. Природа хмурилась, готовясь расплакаться.

Наджара знала, что терпение – великая благодетель, поэтому была терпелива. Всегда: и во время утренних молитв, и во время набегов на деревни. Терпению она учила своих солдат, к терпению и пониманию призывала крестьян.

Терпение – вот основа веры.

То, что первым делом потребовали от нее джинны.

Без них было пусто. После беспокойного прощания с Габриэль Наджара продолжала надеяться, что оскорбленные покровители вернутся, снова зазвучат в голове на несколько голосов, укажут дальнейший путь. Тщетно: молчание сопровождало отныне женщину повсюду, даже сны были пустыми и тихими. К этому тяжело было привыкнуть, но Наджара по-прежнему помнила: надо терпеть и молиться. Именно так она и поступала. Легче стало не сразу, но однажды, открыв глаза, женщина поняла: даже если джинны не вернутся, то ведь она помнит все, чему они учили ее. Так, может быть, стоит начать все сначала?

Увлеченная молитвой тем, кого больше не было рядом, Наджара не заметила, как за ее спиной встала красивая немолодая женщина в тяжелых одеждах, расшитых драгоценными камнями и украшенных перьями диковинных птиц.

– Как жаль, что ты молишься не мне, – мелодичный голос заставил Наджару замереть на мгновение.

– У меня нечего брать, – с доброй улыбкой, не оборачиваясь, проговорила воительница. – Ступай своей дорогой, там впереди деревня.

Смех прошил воздух тонкой золотой нитью.

– Вы, смертные, всегда такие забавные! – воскликнула женщина вполне искренне, и вот тогда Наджара обернулась.

– Кто ты? – с сомнением спросила она, окидывая взглядом незнакомку, силясь припомнить, где могла ее видеть.

– Гера, – просто ответила женщина, ничуть не злясь на то, что ее не узнали. Блекло-голубые, почти белые – и оттого весьма неприятные, глаза богини цепко осматривали застывшую Наджару.

– Я слышала, ты потеряла свою путеводную звезду, – Гера не двигалась, северный ветер крутился возле ее ног, шевеля павлиньи перья.

Наджара молчала. Бессмертная чуть улыбнулась ей.

– Не хочешь ли немного послужить мне, храбрая воительница?

Выдох сорвался с губ Наджары.

– Я никому не служу, – спокойно отозвалась она.

Гера кивнула.

– Разумеется, – она все еще улыбалась. – Но в Греции так много еще тех, кто забыл о терпении и смирении.

Глаза Наджары вспыхнули. Она закусила губу, поднимаясь на ноги, сравниваясь с богиней по росту, но тут же Гера неуловимым движением вновь стала выше нее.

– Геракл, – сказала богиня. – В его сердце нет мира. Он бродит по Греции и раздувает пожары. Мы ведь можем его усмирить, не так ли?

Голос ее был тих, почти невесом. Он успокаивал, и Наджара закрыла глаза. А когда открыла их вновь, то Геры рядом не было. И только вкрадчивый шепот затронул сердце:

– Ступай на восток, дитя. Там ты найдешь себе людей, что пойдут за тобой исполнять волю мою.

Наджара засмеялась, радостно, испытывая дикое желание побежать наперегонки с ветром.

Ее джинны вернулись и указали путь.

Пусть даже в облике Геры.

Долина, раскинувшаяся внизу, под ногами, была завалена мертвецами. Они лежали вповалку, в пробитых доспехах, с отрубленными руками и головами. От не успевших остыть тел валил пар, сизым дымом поднимаясь к небу. Испуганные лошади, оставшиеся без хозяев, метались из стороны в сторону, пытаясь отыскать выход, ни на кого не наступить, но запинались и падали, истерично ржа.

Синие сумерки вместе с туманом, сошедшим с ядовитых болот, медленно сползали в долину с окружающих ее холмов. Не было ветра, только тягостная духота, которая, чудилось, никогда не сменится прохладной ночью. Спящие вечным сном воины постепенно растворялись среди потусторонних теней: тускнели доспехи, мрачнели лица, размывались черты. И только по-прежнему тоскливое ржание коней разрывало темноту.