Ричард convertfileonline.com - _2016_02_09_21_40_03_404

Наряду с возрождением городов и увеличением плотности населения в пригородах наступление креативной эпохи ознаменовало вновь обретенное уважение к таким аспектам городской жизни, как пригодность для проживания и устойчивое развитие. Это, в свою очередь, неразрывно связано с более глубокими переменами. Стремление к созданию чистой и зеленой среды проистекает из базового этоса5, лежащего в основе креативной экономики. Тогда как программа охраны окружающей среды осуществляется ради сохранения природных ресурсов, креативная экономика ориентирована на то, чтобы максимально задействовать (и не тратить впустую) человеческие ресурсы и таланты. Старая фордистская промышленная система была основана на эксплуатации людей и природы. Рабочие выполняли однообразные, изнуряющие операции до тех пор, пока не доходили до полного физического и морального истощения; окружающая среда использовалась в качестве источника ресурсов, которые извлекались из земли, а также в качестве бездонного хранилища отходов производства. В 1960-х годах, когда начали появляться технологически развитые отрасли, повысилось значение такого фактора производства, как способности и потенциал человека. Промышленное производство постепенно переходило от нулевых материальных запасов к полному отсутствию дефектов, а со временем и к нулевым выбросам вредных веществ в атмосферу. Отходы производства стали врагом рода человеческого, как и должно быть. Креативный этос требует развития и рационального применения всех наших природных и человеческих ресурсов.

Некоторые назвали саму концепцию креативного класса элитарной, обвинив меня в том, что я отдаю ему предпочтение перед другими классами, и провозгласив меня «неолибералом с наивной оптимистической верой в силу рынка». Уверяю вас, это не соответствует истине. Основной тезис моей аргументации достаточно прост, но крайне важен: в каждом человеке есть творческое начало. Креативный класс действительно пользуется огромными преимуществами, и признать факт — не значит одобрить его. Перед нами стоит важная задача — раскрыть творческую энергию, талант и потенциал во всех остальных людях, или, другими словами, создать общество, которое высоко ценит и развивает врожденную креативность, этот поистине неисчерпаемый источник внутри каждого из нас. Ученые любят говорить, что они «стоят на плечах гигантов». На их плечах стоим все мы. Как биологический вид мы опираемся не только на коллективную креативность современников, но и на творческую способность тех, кто жил до нас. В свое время Маркс сказал, что именно коллективный характер физического труда сделал пролетариат универсальным классом. Однако от всех остальных видов нас действительно отличает коллективная креативность — то, что дано нам от рождения и что есть у каждого из нас.

По существу, социокультурное разнообразие и создание равных возможностей — не просто нравственный императив. Креативность невозможна без разнообразия: это великий уравнитель, отменяющий все те социальные категории, к которым мы себя относим, будь то пол, расовая принадлежность или сексуальная ориентация. Именно поэтому города и регионы, в которых формируется атмосфера открытости и непредвзятости, получают самые значительные экономические преимущества. Главное — не ограничивать или не менять в корне достижения креативного класса, а сделать их доступными для всех, создав более открытое, многообразное креативное общество, обеспечивающее социальную вовлеченность и полноценное использование способностей всех его членов.

Тем не менее сейчас, когда я пишу эти строки, все обстоит далеко не так хорошо, как хотелось бы: огромный потенциал креативной эпохи по-прежнему остается нереализованным.

Примерно через шесть лет после публикации первого издания этой книги начался стремительный обвал экономики. Экономический кризис 2008 года был не просто кризисом Уолл-стрит, вызванным рискованными операциями банков, безответственными финансовыми спекуляциями и выдачей чрезмерного количества кредитов на жилье и потребительские товары, хотя все эти факторы сыграли свою роль. Этот кризис носил более глубокий характер и был обусловлен старым фордистским порядком и тем образом жизни, который он создал. Собственно говоря, этот кризис ознаменовал конец старого порядка и начало нового. Вот что сказал об этом лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц в 2011 году:

Потрясение, которое мы сейчас переживаем, напоминает испытания, выпавшие на нашу долю 80 лет назад, во время Великой депрессии, и вызванные аналогичными обстоятельствами. Тогда, как и сейчас, мы столкнулись с развалом банковской системы. Но тогда, как и теперь, развал банковской системы отчасти стал следствием более глубоких проблем. Даже если мы правильно отреагируем на это потрясение (крах финансового сектора), полное оздоровление экономики потребует не менее десяти лет. При самых благоприятных условиях нас ждет длительный экономический спад. Если же мы отреагируем неправильно, как уже бывало в прошлом, период экономического спада окажется еще длиннее, а у аналогии с Великой депрессией появится новое, трагическое, измерение [3].

Сейчас мы находимся на странном промежуточном этапе: старый порядок рухнул, а новый еще не сформировался. Какими бы высокими ни были сборы, взимаемые в стране в процессе глобального аутсорсинга, как бы несоразмерно велик ни был доход от умственного труда по сравнению с доходом от труда физического, мы не можем повернуть время вспять. Старый порядок разрушен; попытки спасти его, вдохнуть в него новую жизнь или как-то поддержать встретят свой конец на свалке истории. Сегодня формируется новый глобальный экономический порядок, но он все еще заточен в хрупкий панцирь старого, со всеми свойственными ему устаревшими, расточительными, зависящими от нефти, беспорядочными, разрушительными аспектами жизни.

Подобно другим эпохальным переменам, этот процесс состоит из испытаний и трудностей, в нем есть победители и побежденные. В действительности он даже обострил и углубил экономический, социальный, культурный и географический разрыв, который разделяет общество на классы, — разрыв между странами, а также разрыв, имеющий место в регионах, городах и пригородных зонах.

Такие крупномасштабные перемены происходят на протяжении длительного периода, минимум десять лет или даже больше, — во всяком случае так утверждают Кеннет Рогофф и Кармен Рейнхарт в книге This Time Is Different: Eight Centuries of Financial Folly6. Насколько я могу судить, кризис, который мы сейчас переживаем, вполне сопоставим с Паникой и Долгой депрессией 70-х годов XIX столетия, а также с Великой депрессией 30-х годов ХХ столетия, на преодоление которой ушло лучшее время целого поколения [4].