ЕС Индрадьюмна Свами - Дасо сми. 1-2

Это рассказ о моей жизни. Точнее, о двух моих жизнях: той, от которой мой духовный учитель спас меня, и той, которую он дал мне. Две жизни одного и того же человека, но одна - временная, полная невежества и страдания, другая же - вечная, исполненная знания и блаженства. Это повесть о чуде, - по крайней мере, для меня - о том, как я был спасен из океана материальной жизни. Возможно, вы думаете, что история жизни начинается во чреве матери. Но я уверен, что начало ее теряется за многими и многими воплощениями, в прошлом, столь далеком, что ни узнать, ни постичь его я не могу. Если бы тогда существовали фотоаппараты - я представляю, сколько разнообразных снимков вы увидели бы на страницах моего фотоальбома: короли и нищие, животные и люди, знаменитые и безвестные, и все - умирающие и вновь рождающиеся. Но эта глава моей повести, как и все обычные жизнеописания, начинается с того дня, когда я в очередной раз родился, обретя новых мать и отца, сестер и братьев, кузенов и племянников.

Жизнь началась жестко… шлепком пониже спины. А в возрасте четырех лет мне довелось испытать настоящую горечь действительности: я заболел спинальным менингитом. Врачи лечили меня новейшими лекарствами, но ни одно из них не помогало. Я помню, как плакала мать, когда ей сообщили мой диагноз. Изнурительная горячка, да одиночество больничной палаты - вот все, что я знал на протяжении долгих месяцев, когда врачи отчаянно боролись за мою жизнь. Помню, однажды я услышал, как медсестры шепчутся о моей неминуемой смерти. Тоскуя по надежному прибежищу, я спрашивал себя: "Где же мама?"

Через несколько месяцев, однако, лекарства все же подействовали, и я вышел из больницы, став чуть-чуть мудрее. В свои четыре года я уже кое-что знал о том, что могло ожидать меня в дальнейшем. Жизнь оказывалась совсем не такой, как ее описывали в детских книжках.

Когда мне было шесть, умер Старый Йеллар, соседский пес, лучший друг всех мальчишек квартала. Он сопровождал нас везде и всегда, вплоть до того дня, когда, перебегая дорогу, чуть-чуть зазевался. Автомобиль, сбивший его, даже не остановился. Кое-кто бросился вслед за машиной, швыряя камни. Другие плакали над Старым Йелларом, видя, как угасает в нем жизнь. Мимо проезжал в своем грузовичке мороженщик, господин Франклин. Мы бросились к нему, умоляя спасти Старого Йеллара. Но он лишь покачал головой: слишком поздно. И снова промелькнула далекая мысль: "У кого же нам искать помощи?"

Учился я, главным образом, выживанию. Школа казалась мне бесполезной и скучной. Я обдумывал двойственность рождения и смерти, счастья и несчастья, и весьма скоро разочаровался во всем. Ничто не вечно - вот что я понял. Ни прибежище материнского лона, ни Старый Йеллар, ни, в конце концов, я сам. Я стал замечать, что и другие тоже сбиты с толку и страдают- не только люди, но и животные…

Далеко не все разделяли мои взгляды. Как-то, в канун Дня Благодарения (мне было тогда двенадцать лет), в школе нам задали нарисовать то, что мы хотели бы увидеть на праздничном столе. Я нарисовал овощи, а не мясо или индейку. Моим одноклассникам это показалось до ужаса смешным, а учителям - весьма странным. Когда же в один прекрасный день я отказался есть мясо, мой отец счел меня законченным наглецом и отправил спать без ужина. Лежа в кровати я думал о том, как тяжела жизнь, даже если стараешься поступать правильно. В шестнадцать лет я вырвался, наконец, в самостоятельность. "Может быть, не везде так, - думал я. - Может быть, где-нибудь я найду настоящую жизнь". Порой мне казалось, что я близок к цели. Так было в Стинсон-бич, неподалеку от Сан-Франциско, где мы с друзьями носились на досках по волнам. Мы были деятельны и свободны.

Тем летом мы упаковали свое снаряжение и, полные надежд, отправились на Юг. В Мексике мы наверняка найдем совершенную волну. В самом начале путешествия я сказал: "Но и она не продлится вечно". Друзья выругали меня.

В Сан-Бласе мы чуть с ума не сошли от восторга, ибо волны там достигали длины в целую милю. Но настоящее испытание ждало нас на противоположном побережье Южной Мексики, в заливе Роджера. Волны там приобретали идеальную форму. Гребень разрушающейся волны был безупречен, он образовывал совершенно гладкий водный туннель! Выглядело все это прекрасно, но… Был один недостаток - волны разбивались о коралловый риф.

Сам не знаю, что заставило меня в тот день направиться к рифу. Одни подзадоривали меня, другие умоляли отказаться от этой затеи. Наверное, я отчаялся и потому был готов на все.

Волну я поймал легко. Она была высокая, красивая и протяженная. Я быстро развернулся левым боком, слегка присел и… внезапно понял, что стремительно несусь прямо в туннель. Я дрожал от восторга и возбуждения - вот оно! Но, упиваясь ощущениями, я утратил бдительность и… соскользнул прямо в смертоносный риф.

Помню кораллы, рвущие кожу, свой крик о помощи. Где-то вдалеке снова мелькнула мысль: "Кто может помочь мне сейчас?"

Волны крутили и швыряли меня о скалы, пока, наконец, я не был выброшен прибоем на берег. Какие-то крестьяне подобрали меня. Мне повезло: не считая глубокой раны на левой ноге, я отделался несколькими порезами да ушибами. Однако доске моей пришел конец, а вместе с ней - и поискам идеальной волны.

Вернувшись в Штаты, я решил, что коль я не могу спасти себя, то, может быть, смогу помочь другим. И я завербовался в морскую пехоту, которая является главной ударной силой Америки. Моя страна воевала во Вьетнаме, пытаясь остановить распространение коммунизма. "Если мы победим во Вьетнаме, -думал я, - мы наверняка принесем покой и процветание всему миру". Сказано, что и рай, и ад можно увидеть на земле. В тот год я видел ад, ибо мне пришлось пройти через жестокое испытание - систему профессиональной подготовки убийц. Часто, примыкая штык перед учебной атакой, я не мог отделаться от вопроса: "Ты что, действительно веришь в э ту войну? Будь честен сам с собой - ты ищешь только имени и славы. И ради них ты готов положить свою жизнь".

В один прекрасный день я пришел к командиру и отказался воевать. Несколько следующих дней я провел под арестом, и у меня было время подумать. "Убивать несложно, но как же трудно понять, для чего живешь".

Получив свои демобилизационные документы, я не знал, куда податься. Доведенный до отчаяния, я слонялся без дела, размышляя о том, что каждый мой шаг в жизни неизменно приводит к разочарованию и безысходности. И вот однажды, в уединении своей комнаты я воззвал к Богу: "Господи, я в отчаянии! Если Ты есть, прошу Тебя, дай мне прибежище!"

На следующий день я забрел в музей, пытаясь найти забвение в разных древностях. Мое внимание привлекла выставка индийской культуры и традиции. Среди всевозможных картин и произведений народных промыслов я увидел одну красивейшую картину, которая называлась "Кришна и Его девушки-пастушки". Ее сюжет привлек мое внимание, и я подошел поближе, чтобы прочитать сопроводительный текст: «Картина изображает небесное царство, в котором Бог наслаждается вечной жизнью».