QQy - Власть любопытства

Как оказалось сейчас в Англии вовсе не было подобной гильдии, из-за малого количества магов с ментальными способностями она была закрыта в середине века, как и многие другие подобные организации. Вообще многие национальные гильдии объединились в общеевропейские после Второй Мировой Войны по причине малочисленности. Так, например, в французской гильдии боевых магов, обескровленной во время Первой Мировой Войны, остался лишь один мастер и два ученика. Однако, медленно, но верно шел обратный процесс отделения национальных гильдий во всех странах Европы. В Британии же образование национальных гильдий застопорилось на фоне общего падения уровня образования, многие мастера предпочитали уехать на континент и вступить в местные гильдии, чем бороться с бюрократами и учить нерадивых учеников. В целом ситуация была крайне удручающей для страны, и мы решили найти хоть какое-то разумное объяснение сложившейся ситуации.

Тем временем «Магия разума» была прочитана, но полезной информации она несла самый минимум, в ней в большей степени содержались невразумительные и мало понятные описания своих и чужих мыслей и чувств, необходимые видимо на достаточно высокой ступени мастерства, а также красочные и доходчивые описания судьбы недоучившихся магов, заблудившихся в своем или чужом сознании, причем состояние комы было чуть ли не самым мягким последствием. Нередко бывало, что маги по неопытности, незнанию или злому умыслу блокировали или изменяли одно или несколько составляющих мышления у себя или кого-то другого с совершенно непредсказуемыми для окружающих последствиями, включая кровавую резню или массовый суицид в честь неизвестного бога под Империо. В любом случае такие экспериментаторы чаще всего оперативно погибали от естественных причин, ведь в таком случае смертельное проклятье или нож в сердце от своих коллег по гильдии никак по-другому назвать нельзя. Проникнувшись таким душеспасительным чтивом, мы с Гермионой отказались от каких-либо самостоятельных экспериментов в ментальной магии.

Не откладывая дело в долгий ящик, было написано письмо в Европейскую гильдию ментальных магов с просьбой об обучении окклюменции. Идея была наивна, и всерьез нас сначала никто не воспринял, учитывая, что мы были из Британии, уже прославившейся своим не самым лучшим образованием в этой области, но другого пути не было. Несколько дней мы вели напряженную переписку через Добби и сов из почтовых отделений по всей стране. Исключительно благодаря потрясающей настойчивости Гермионы, тянущейся к знаниям, нам выделили молодого мастера, согласившегося на Обливиэйт после каждого занятия, которые будут проходить по три раза в неделю сразу для нас двоих до конца лета. Обучение было совсем не дешево, предстояло отдать за двоих почти все оставшееся содержимое моего детского сейфа за этот квартал.

Правда мне пришлось пережить длительный спор с Гермионой, желающей оплатить свою половину, но на аргумент, как она собирается доказывать родителям, что ей это необходимо и не запугать их окончательно, она не нашла, что ответить. С моей точки зрения, которую я не стал озвучивать, лучше иметь дополнительный шанс, что Дамблдор не узнает о наших занятиях. Он, конечно, получит в конце квартала отчет из Гринготтса, но, во-первых, тогда уже будет поздно, а, во-вторых, он будет точно знать, сколько я потратил, но не будет знать, на что именно, и ему придется строить догадки. Я не обольщался тем, что смогу обмануть директора таким простым трюком, но замедлить его действия смогу, а это сейчас самое важное.

В общем, не самая легкая и точно одна из самых нервных недель в моей жизни заканчивалась, большинство насущных проблем постепенно решались с той или иной степенью успеха, а мне предстоял еще один разговор с доктором Лектером ближайшим вечером.

Я стоял перед знакомой дверью в кабинет доктора Лектера и нервничал, сам не понимая почему. Зелье, отсекающее от следилок я принял, можно было ничего не опасаться, по крайней мере, чего-то радикального. В библиотеке в таких мерах смысла не было, вряд ли нам удалось бы скрыть свои действия, а ничего особо крамольного мы не обсуждали, в основном обменивались найденными фактами. И все равно я стоял и нервничал, разглядывая резьбу на двери.

Я глубоко вздохнул и, постучавшись, вошел. Лектер стоял у окна и смотрел на парк. Он снова был в костюме-тройке, на этот раз светлом.

— Здравствуйте, Гарри. Присаживайтесь. Я не заметил, как Вы проходили по улице, — его цепкий взгляд задержался на моем лице, и мне стало не по себе.

— Добрый вечер, — я скованно улыбнулся и сел в кресло. — За мной могут следить, приходится быть осторожным.

В этот раз Добби перенес меня прямо в прихожую, а я на всякий случай опять надел контактные линзы. Я пробовал придумать еще что-нибудь, но ничего путного не вышло, палочку и мантию-невидимку я принципиально не брал с собой уже давно.

Лектер отошел от окна, элегантно сел в кресло и перевел на меня вопросительный взгляд.

— И так, о чем бы Вы хотели сегодня поговорить? Может Вас что-то беспокоит?

— Я не знаю о чем говорить, приступы необъяснимой ненависти больше не возникали, всю неделю я общаюсь с Гермионой. Кстати, спасибо за совет, суп ей очень понравился, и большое спасибо за книгу, — я положил на стол «Маленького принца», а Ганнибал слегка улыбнулся.

— Что ж я вижу, Вы смогли отвлечься от мрачных мыслей. Боюсь, это лишь первый шаг на Вашем пути, Вам необходимо не только отстраниться, но и примириться с реальностью. Давайте поговорим о Вашем крестном. Каким он был?

— Сириус, — я невольно улыбнулся от воспоминаний, — он был очень веселым, заводным, всегда хотел что-то делать, хотя его жизнь никак нельзя было назвать легкой. Сначала он рассорился со своей семьей и жил дома у моего отца до окончания школы, а потом сразу по окончанию войны его обвинили в предательстве моих родителей и он провел двенадцать лет в Азкабане, волшебной тюрьме, где условия очень далеки от идеальных. Потом он сбежал, чтобы поймать настоящего предателя и оставшиеся годы был на нелегальном положении. Когда мы впервые встретились, он сразу предложил мне жить у него, было очень приятно, ведь он, по сути, был первым взрослым человеком, кто проявил ко мне такое участие, но не сложилось. Мы не очень много общались, мне кажется, он воспринимал меня скорее, как друга, постоянно говорил, что я похож на отца, ему всегда хотелось быть ближе ко мне. Он даже расстроился, когда я не вылетел из школы за нарушение Статута Секретности в прошлом году, ведь Хогвартс — интернат. Тогда бы он смог бы проводить со мной гораздо больше времени. И вот он побежал спасать меня от собственной глупости и погиб у меня на глазах. Он был хорошим человеком, и, наверное, я любил его, несмотря на то, что мало его знал.