Пол Остер - Тимбукту

— Дик спросил, откуда взялись эти волоски, — рассказывала Полли, сидя на стуле в кухне и куря сигарету, что по утрам с ней случалось нечасто, — а я ответила ему: не знаю, может, кто-нибудь из детей притащил. Тогда он поднялся наверх и нашел еще один волосок на полу возле ночного столика. Вернулся, сжимая его в пальцах, и заявил: «И откуда этот взялся, ты тоже не знаешь?» Я сказала, что не знаю; откуда мне знать? Может, со щетки Пусика упал. «Со щетки? А что ты делала с собачьей щеткой в спальне?» Я спокойно ответила, что чистила ее, и вообще, какая разница? Но Дик уже не мог остановиться. Он хотел докопаться до истины любой ценой. «Почему ты не почистила ее во дворе?» — продолжал он. Потому что шел дождь, сказала я, соврав примерно уже четырнадцатый раз за весь разговор. «Почему не в гараже?» Я ответила, что в гараже мне не хотелось. Там темно. «Значит, — он уже начал злиться, — ты взяла собачью щетку и пошла чистить ее на постели». Да, крикнула я, я чистила ее на постели, потому что мне так нравится! А он говорит: «Почему ты сделала такую гадость, Полли? Ты же знаешь, что я ненавижу собачью шерсть!» И начал разоряться; знаешь, Пег, он разорялся по этому поводу минут десять, если не больше. Меня просто тошнит порой от всех этих его нотаций. Я не хочу ему лгать, но что еще мне остается? Он такой упрямец. У него доброе сердце, да только он часто забывает про него. Если я ему скажу, что пускала собаку в дом, он запросто возьмет и подаст на развод. Или просто сложит чемодан и уедет.

Вот в какие семейные неурядицы ввязался Мистер Зельц! Рано или поздно кто-нибудь сдастся, но прежде чем Полли очнется и решится выставить этого тирана за дверь, Мистеру Зельцу придется жить в обстановке интриг, закулисных заговоров, скрытой враждебности и подозрительности, типичной для дома, в котором умирает любовь. Мистер Зельц изо всех сил старался приспособиться к сложившимся обстоятельствам. Однако для него здесь было так много нового, ему предстояло понять и осмыслить столько вещей, что проблемы Поллиного супружества занимали лишь маленький уголок его сознания. Джонсы познакомили его с миром, который сильно отличался от того мира, где он жил во времена Вилли, и не проходило и дня, чтобы он не вспоминал с удивлением или печалью о своей прошлой жизни. Дело не сводилось только к ежедневным поездкам на машине, хорошей обильной пище и к отсутствию клещей и блох в его шерсти. Были еще и барбекю на заднем дворике, и косточки из отбивных «Портерхауз», и выезды в уикенд на водохранилище Уаначиби, где он плескался вместе с Алисой в ледяной воде, и просто ощущение уюта и благосостояния, которое он постоянно испытывал. Мистер Зельц очутился в Америке гаражей на две машины, строительных займов и супермаркетов в духе неоренессанса — и, надо сказать, не имел ничего против такой Америки. У Вилли все подобное всегда вызывало бессильный и комично-нелепый гнев, но Вилли смотрел со стороны, а Мистер Зельц теперь находился внутри и сильно недоумевал, почему старый хозяин так ошибался и зачем он положил всю свою жизнь на то, чтобы держаться подальше от этой роскоши. Конечно, везде имеются свои недостатки, но ведь есть и много хорошего, и если поймешь это, то постепенно смиришься с тем, что день-деньской бегаешь на цепи вдоль проволоки. А через два с половиной месяца начнешь привыкать и к кличке «Пусик».

Мистер Зельц никогда раньше не подозревал, что существует такое понятие, как «семейный отпуск». В своем бруклинском щенячестве он неоднократно слышал от миссис Гуревич слово «отпуск», но оно ни разу не сопровождалось прилагательным «семейный». Иногда, бросив внезапно неоконченную домашнюю работу, «мама-сан» шлепалась с размаху на софу, закидывала ноги на кофейный столик, испускала глубокий вздох и говорила: «Все, с меня хватит. Я в отпуске». Из этого можно было заключить, что «отпуск» — не более чем синоним «софы», а вся фраза — просто элегантное выражение со смыслом «присесть отдохнуть». В любом случае все это не имело никакого отношения ни к семье, ни к путешествиям. С Вилли они странствовали постоянно, но Мистер Зельц не помнил, чтобы за все это время с губ хозяина хоть раз сорвалось слово «отпуск». Возможно, дело обстояло бы иначе, поступи Вилли на службу, но, за исключением каких-то случайных приработков в пути — поломойщиком в баре в Чикаго, курьером в экспресс-службе в Филадельфии, — Вилли всегда был сам себе голова. И посему время текло для них равномерно, не поделенное календарем на периоды отдыха и труда, национальные торжества, годовщины или религиозные праздники. Они не тратили время на то, чтобы считать минуты и смотреть на часы, то есть заниматься тем, на что люди обычно убивают всю свою жизнь. Только Рождество отличалось от остальных дней в году, но Рождество никак нельзя было назвать отпуском — в этот день приходилось работать больше всего. Наступало двадцать пятое декабря, и Вилли, каким бы усталым или похмельным он ни был, облачался в костюм Санта Клауса и проводил весь день на улицах города, даря людям улыбки и хорошее настроение. Он говорил, что таким образом почитает своего духовного отца и исполняет данные им обеты чистоты помыслов и самопожертвования. Мистер Зельц неизменно находил все эти рассуждения хозяина о мире и братстве слегка сомнительными, к тому же он всегда расстраивался, когда отложенные на еду деньги переходили в руки какого-нибудь бедолаги, которому не повезло еще больше, чем им, но пес не мог отрицать, что в безумии Вилли есть логика. Добро порождает добро, зло порождает зло, но если даже на твое добро отвечают злом, тебе не остается ничего иного, как продолжить творить добро. Иначе — так говорил Вилли — зачем жить вообще?

Алиса одной из первых произнесла при Мистере Зельце слова «семейный отпуск». Это случилось в первую субботу после Дня Благодарения: Алиса вышла из дома, неся в руках прозрачные полиэтиленовые мешочки с объедками фаршированной индейки — очередное кулинарное чудо, сотворенное Полли на белой кухне. Перед тем как вывалить пищу в миску Мистера Зельца, Алиса присела на корточки и сказала:

— Все решено, Пусик. Мы отправляемся в семейный отпуск. Как только кончатся занятия в школе, папочка повезет нас в Диснейленд.

Девочка сообщила это с таким восторгом, что он даже и не сообразил поначалу, что его не включили ни в «мы», ни в «нас», — его в тот момент гораздо больше волновали принесенные лакомства, чем новое, незнакомое слово. Однако спустя тридцать секунд Мистер Зельц умял индейку, выпил полмиски холодной воды, растянулся на траве и стал слушать Алису внимательнее.

— Тигре очень хочется увидеть Микки Мауса и Дональда Дака, — сказала Алиса и добавила, что сама она уже выросла, но все еще помнит, как любила их, когда была маленькой.