Эрнест Сетон-Томпсон - Зверь [сборник]

— Я уверен, что это лежит спящая лиса, — произнес мой друг.

— Сейчас увидим, — ответил я и обернулся, но только успел шагнуть с дороги, как Шрам (а это был он) вскочил и побежал.

Середина пастбища была выжжена огнем и напоминала широкий черный пояс; лис проскользнул по нему к невыгоревшей желтой траве и скрылся из виду. Он постоянно наблюдал за нами и не двигался, пока мы шли по дороге. Самым интересным здесь было не то, что лис напоминал окраской булыжники и выгоревшую траву, а то, что он знал об этом и умел это использовать себе на пользу.

Вскоре нам пришлось убедиться, что Шрам и его супруга считают наши леса своим домом, а наш скотный двор — своей вотчиной.

Следующим утром поиск среди сосен выявил большую земляную насыпь, нарытую за несколько месяцев. Она должна была вести к норе, но никаких следов этого мы не нашли. Общеизвестно, что когда новую нору роет действительно хитрая лиса, всю землю она оставляет у первого входа, но выход из туннеля делает где-то в отдаленной чаще. Потом она закапывает этот хорошо заметный вход, чтобы пользоваться только вторым, потаенным.

Итак, немного поискав, я обнаружил на противоположной стороне холма настоящий вход в нору, а также признаки того, что внутри нее был выводок лисят.

Над поросшим кустарником склоном холма возвышалась большая сухая липа, пустая изнутри. Она наклонялась, образуя прекрасное убежище, а кроме того, в ней были пустоты: большая снизу и поменьше сверху.

Детьми мы часто играли там в швейцарских робинзонов [25] «Швейцарский робинзон» — роман Й. Д. Висса о швейцарской семье, пережившей кораблекрушение и обживающей необитаемый остров. и, проделав ступеньки в мягкой древесине, легко лазали вверх и вниз по дуплу. Теперь это пригодилось: на следующий день, когда стало припекать солнце, я отправился туда и, осмотревшись с верхушки, увидел интересующее меня семейство, которое скрывалось по соседству. Там были четыре лисенка, забавным образом напоминавшие ягнят: шерстяные шубки, длинные худенькие лапки и впечатление полной невинности. И все же со второго взгляда на их раскосые хитрые глаза и заостренные носики становилось понятно, что эти невинные создания на самом деле были детенышами матерого пройдохи-лиса.

Они играли, развалившись под лучами солнца или шутливо борясь друг с другом, пока тихий звук не заставил их кинуться вниз, под землю. Но тревога была ложной: это их мать вышла из кустов с очередной курицей — кажется, семнадцатой по счету. Лиса издала низкое урчание, и детеныши поспешили к ней. Сцену, которая последовала за этим, я назвал бы прелестной, хотя вряд ли она обрадовала бы моего дядю.

Лисята накинулись на курицу, сражаясь с ней и заодно друг с другом, а мать, стоящая настороже, смотрела на них с глубокой нежностью. Ее мордочка выражала удивительную смесь чувств. Прежде всего — восторженную ухмылку, при этом ни ее обычный дикий и хитрый взгляд, ни беспощадность и тревога никуда не делись, но над всем этим царило непередаваемое выражение материнской гордости и любви.

Корни моего дерева были скрыты кустами и находились гораздо ниже холма, где была нора, поэтому я сумел уйти, не испугав лисиц.

Я часто ходил туда и много раз видел своеобразные тренировки лисят. Они рано приучились замирать при любом странном звуке, а если он повторялся или что-то их пугало, — прятаться в укрытии.

Некоторые животные настолько полны материнской любви, что делятся ею с остальными. Кажется, у лис дело обстоит иначе: мать развлекала детей с изысканной жестокостью. Часто она притаскивала для них живых птиц и мышей и с жуткой заботой старалась не причинять добыче серьезных ран, чтобы у лисят было больше возможностей их мучить.

На холме в фруктовом саду обитал сурок. Он не был ни красивым, ни интересным, но зато умел о себе позаботиться. Нору он вырыл меж корней пня старой сосны, чтобы лисы не смогли ее разорить. Но тяжкий труд — не их стиль жизни; они верили, что хитростью можно добиться большего, чем трудом. Каждое утро сурок забирался на пень и валялся на солнце. Если он видел неподалеку лису, то спускался к своей норе, а если враг был близко, отсиживался, пока не минует угроза.

Однажды утром Лисица со своим супругом, видимо, решили, что детишкам пора уже что-то узнать о таких интересных существах, как сурки, а тот сурок из фруктового сада неподалеку прекрасно подойдет в качестве учебного пособия. Вдвоем они подошли к забору незаметно для старины сурка, сидевшего на своем пне. Шрам показался в саду и тихо прошел мимо пня, сохраняя дистанцию, но ни разу не повернул головы, чтобы бдительный сурок и дальше думал, что остается незамеченным. Когда лис вышел на полянку, сурок прошмыгнул ко входу в свою нору; там он ждал, пока лис уйдет, но, последовав голосу благоразумия, уполз в свое жилище.

Именно этого хищники и добивались. Лисица, находившаяся вне зоны видимости, юркнула к пню, спрятавшись за ним. Шрам продолжил движение, сильно замедлившись. Сурок не был напуган, поэтому вскоре высунул голову из-за корней и огляделся. Лис все еще маячил, удаляясь, и чем дальше он уходил, тем спокойнее вел себя сурок, а увидев, что горизонт чист, и вовсе запрыгнул на пень. Лисице хватило одного прыжка, чтобы сцапать его, а потом встряхнуть до потери сознания. Шрам, уголком глаза следивший за этим, побежал назад, но Лисица уже сжимала добычу в зубах и волокла ее в нору, не нуждаясь в помощи.

Вернувшаяся к норе Лисица несла сурка так аккуратно, что он был еще в состоянии даже немного сопротивляться. Тихое «вууф!» — и маленькие шалуны выбежали из норы, как школьники, готовые к игре. Мать кинула им израненного сурка, и лисята, похожие на четырех маленьких бестий, набросились на него, порыкивая и вонзая в него зубки изо всех сил. Сурок, однако, упорно сражался за свою жизнь и, отбиваясь, медленно продвигался к спасительной чаще. Звереныши преследовали его, как свора псов, и прихватывали за хвост и бока, но не могли сдержать, поэтому Лисица несколькими прыжками нагнала сурка и вернула его к забавляющимся лисятам. Эта жестокая потеха продолжались снова и снова, пока один из малышей не был серьезно укушен. Его крик заставил Лисицу проявить милосердие к сурку и покончить с его страданиями [26] Скорее всего, говоря о сурке, Сетон-Томпсон имеет в виду совершено другое животное — луговую собачку: это достаточно частая путаница для американских авторов. Сурки в Америке тоже водятся, и матерой лисе они по силам, но все-таки эта добыча слишком крупна и небезопасна, чтобы устраивать с ней такие игры. .

Неподалеку от лисьего логова лежала поросшая травой канава, которая служила местом игр для колонии мышей-полевок. Первые уроки на открытой местности, которые получили лисята, проходили именно здесь. Тут они узнали о мышах — самых простых из всех игрушек. В обучении главным был личный пример, дополнявшийся глубоко спрятанными инстинктами. Старый лис подавал знаки, означавшие «тихо лежите и смотрите», «вперед, делай, как я» и другие, часто используемые лисиным родом.