Владимир Борейко - Дикая природа: любите или не приближайтесь

Иной пример дает восточная культура, в частности японская. Уже в VIII — IX веках были культурно выделены особые пейзажи — горное Ёсино, бухта Сиогама на о. Хонсю, побережье Нанива в Осаке, славившиеся необыкновенной природной красотой, ставшие местом паломничества музыкантов, поэтов, буддийских монахов, японской знати.

Интересны традиционные японские понятия красоты: “саби” — красота старого природного объекта (векового дерева, замшелого пня); “юген” — красота и прелесть незавершенности, неудовлетворенности; “югэн” — красота невидимого, сокрытого, таинственного; “фуга” — красота покоя; “мудзеноби” — красота непостоянства, рождающаяся сама по себе в соответствующий момент, когда на человека сходит дар божества красоты.

В Европе эстетическое отношение к природе эволюционировало из искусства. Американский экофилософ Ю. Харгроув полагает, что высокая оценка красоты природы впервые появилась здесь в поэзии и ландшафтном садоводстве между 1725 и 1730 годами и около тридцати лет спустя — в ландшафтной живописи, художественной литературе и литературе о путешествиях 23.

Естественно, следует отметить также влияние науки, в частности естествознания, а позже туризма, кинематографа и ландшафтной фотографии. Считается, что Петрарка первым в европейской культуре поднялся на гору исключительно для того, чтобы насладиться красотой окрестностей, что стало важным культурным почином 24.

В современной традиции красота природы рассматривается как средство для удовлетворения эстетических потребностей человека. Но получается, что только количество нашего удовольствия (или неудовольствия) обусловливает нашу эстетическую оценку ландшафта — и соответственно наше отношение к природе. В таком утилитарном подходе есть элементы торгашества.

Английский экофилософ Эмили Брэди полагает, что кантовская концепция “незаинтересованности” может стать основой для новой системы эстетических ценностей в отношении дикой природы, когда природный объект ценится ради своих собственных эстетических качеств, а не как средство для достижения каких-либо целей 25.

Незаинтересованность можно отождествлять с моральностью. Ибо моральный поступок мотивируется чувством расположения или любви к чему-то ради него самого и является противоположным желанию иметь этот объект в качестве орудия для достижения своей цели или получения удовольствия. Незаинтересованность как основа эстетических оценок способствует формированию позиции, на которой эгоистический интерес и мысли об использовании природы отступают на задний план, на первое же место ставятся эстетические качества, ценные сами по себе, независимо от любых целей. Незаинтересованность (беспристрастность, отчуждение, объективность) не означает равнодушия, а лишь указывает на то, что природный объект оценивается независимо от потенциальной выгоды и того или иного потребительского интереса.

Для примера можно привести работу присяжных в суде, которые обязаны к подсудимому относиться незаинтересованно, объективно, вне зависимости от того, какую пользу или вред им может принести подсудимый.

Русский философ Н. О. Лосский писал: “Красота не есть только служебная ценность, то есть ценность лишь средства для достижения какой-либо цели, она есть самоценность так же, как нравственное добро, истина… и т. п.” 26.

Отсюда следуют два важных практических вывода. Во-первых, мы должны защищать не только природную красоту, которую видим, но и ту, которую не видим, но знаем, что она существует. Так, многие из нас никогда не видели и не увидят творений Микеланджело, но знают, что они существуют, и готовы многим пожертвовать, чтобы их защитить. Точно так же недоступная для посещения туристами красота природы заповедников должна охраняться именно по этой причине: мы знаем, что она существует.

Во-вторых, мы должны защищать не только ту красоту, которую видим или знаем, что она есть, но и ту, которую мы разглядеть не можем, не знаем, существует ли она, но предполагаем, надеемся или верим, что она есть. Этот второй вывод позволяет взять под защиту ту природную красоту, которую человек еще не в состоянии оценить.

Представим, что на Земле появились внеземные существа с разумом настолько превосходящим наш, насколько наш превосходит разум белки. Представим, что их знания и технологии дают им возможность завладеть и управлять Землей, подчинить все виды живого, в том числе и человека, своим ин-тересам. Будем ли мы считать лишение нас нашей свободы, порабощение или истребление такими существами морально оправданным? Навряд ли мы согласимся только с прагматической оценкой ценности человека как вида, игнорируя защиту своих прав и свобод, защиту себя с моральной точки зрения. Почему же тогда другие существа, дикую природу в целом мы рассматриваем только как ресурс для человека? И даже охраняем ради человеческой выгоды? А не потому, что они ценны, хороши сами по себе, сами для себя?

Следует иметь в виду, что в экологической этике природные объекты нашей заботы не способны ответить нам добром на добро. Мы защищаем китов, но киты не могут ответить нам тем же. Более того, без многих видов дикой природы люди в общем-то способны обойтись. Только у нас, людей, забота о других видах или объектах дикой природы может выходить за рамки наших биологических видовых интересов. Пришло время ценить и уважать дикую природу, ее виды не по прагматическим мотивам, а прежде всего по морально-религиозным, применяя этические понятия добра, долга, стыда, жалости и сострадания.

1. Охрана дикой природы — действие хорошее само по себе.

Люди могут в своих интересах лгать, обманывать, воровать. Но они приучены моралью и культурой не совершать подобных поступков, потому что воровать — плохо само по себе. Также и в случае с уничтожением участков дикой природы: необходимо осознать, что губить дикую природу нельзя не потому, что это выгодно или невыгодно для человека, а потому, что такой поступок плох сам по себе. Как воровство, как разбой, как предательство. И наоборот, действие в защиту дикой природы всегда является хорошим по своей сути.

2. Дикая природа обладает внутренней ценностью и не нуждается в оправдании со стороны.

Считается, что нечто обладает внутренней ценностью, если оно существует и ценно само по себе, для себя, для своей собственной пользы, независимо от его пользы для других, как цель сама по себе и является основанием определенных законов. Внутренняя ценность природы независима от признания или непризнания ее сознательным существом.