Виталий Танасийчук - Под землей с фотоаппаратом. Рассказы спелеолога

Щель была не шире двадцати сантиметров, земля казалась рыхлой. Стало страшно от мысли, что я могу застрять здесь. А если залезу внутрь и земля рухнет — все останемся в ловушке. Я понимал, что все это чепуха, что никакой опасности нет, и как ни низок выход, но он абсолютно надежен. Но в то же время на плечах почти физически ощущалась тяжесть, я чувствовал, как тысячи тонн камня давят мне на спину. Меня знобило, было отчаянно стыдно за свою трусость, стыдно перед товарищами, работавшими внутри. Я уже побывал не в одной пещере, спускался в шахты и не боялся. Чего бояться, когда ты идешь на надежной страховке? Не казались страшными и пещерные колодцы — их темнота маскировала глубину. Но эта щель…

Из-под земли высунулась чья-то голова, со щеками, измазанными глиной. Это был Вадим. Он сразу все понял.

— Трусишь? Плюнь! В первый раз всегда так бывает!

Я втиснулся внутрь, толкая перед собой сумку с аппаратом и вспышкой. Мысли переключились на то, как половчее пройти эту щель, и страх постепенно ушел от меня.

В такой пещере я еще не бывал. Высотой она была не больше метра, и двигаться приходилось ползком или на четвереньках. Дно было мокрое и грязное. Вдобавок тут жила лиса, и на ее "визитные карточки" мы натыкались то и дело.

Натеки были небогаты и некрасивы — грязно-коричневые приземистые столбики, ребристые занавеси. Я собрал в пробирку сидевших на стенках мух, сделал несколько снимков. Ребята кончали топосъемку, на планшете вырисовывалась довольно простая в плане пещера метров девяносто глубиной. Старательно огибая лисьи уборные, я пополз к выходу и почувствовал под коленкой что-то хрупкое.

В луче фонарика белел человеческий череп. Неподалеку лежал второй.

Через минуту в этом коридоре сбилась вся группа. Все ползали по полу, вглядываясь в покрывавшую его толстую корку кальцита и грязи. Кто-то нашел третий череп — детский. Ни один скелет не сохранился целиком — кости лежали порознь, наверно, когда-то их растащили звери, и были как бы утоплены в кальцит, его тонкая корка покрывала их, как глазурь. Двое взрослых, ребенок и обломки аккуратных, сделанных на гончарном круге сосудов из желтой глины.

Жить здесь людям было невозможно, в таком неуютном месте они могли только прятаться от врагов. В сосудах — они относились к средневековью — наверно, была вода и пища. Может быть, враги завалили вход? Или, разведя костер, удушили беглецов дымом! А может быть, эти люди сами предпочли смерть… Чему? Рабству?

Пещеры были непохожи одна на другую, у каждой — свое лицо.

Тишину пещер нарушает только звук падающих капель

Большой Бузулук — глубокий "карман" в плоскогорье — почти до самого конца освещен солнечным светом, его отблески играли на огромной ледяной колонне. Отвесные колодцы шахты Гвоздецкого, похожие на вставший дыбом коридор, были наполнены мрачной тишиной. Десять часов провел я там на маленьком уступе у сотого метра глубины, страхуя штурмовую группу; очень холодные десять часов. А зал Шахты Мира похож на светлый дворец, и во дворец этот нужно было лезть сбоку, из маленькой "часовенки" на стене.

Под этим залом на глубине 135 метров есть другой — еще больше. Только однажды, три года назад, в нем были люди.

Запомнилась мне еще одна пещера. Ее открыли накануне дня рождения Дублянского, и ребята решили "подарить" ее Виктору Николаевичу, назвав его именем.

Было хмурое туманное утро, когда мы отправились к ней. Накануне к вечеру поисковая группа закрепила там лестницу и разведала ближнюю часть пещеры.

Пологий край воронки плавно сбегал к узкому и длинному провалу. Я заглянул вниз. Шахта была двухэтажной — метрах в тридцати внизу ее перекрывала громадная пробка из скал и земли, на которой росла трава и даже торчало деревце; рядом чернела щель. Кто-то уже возился там, налаживая промежуточную страховку.

У ледяного колодца в пещере Большой Бузулук

Спуск был несложен. Правда, лестница не доходила до самого дна, и спускавшийся передо мной Колесников последние метры шел по стенке. Я предпочел слезть ему на плечи.

Включаю фонарик. Вокруг высокие запыленные скалы. Натеки потускнели и покрылись мертвенно-серым налетом; луч с трудом дотягивался до сводов, покрытых трещинами. Мы были в огромном обвальном зале, почти в четверть километра длиной, но размеры его скрадывались нагромождениями глыб. Чем дальше мы шли, тем выше уходили своды. Сначала где-то в углу, потом все ближе, все звонче застучала капель. Здесь, в глубине зала, натеки становились вычурнее и ярче, наконец, скалы раздвинулись — и мы вошли во дворец.

Если бы мрачную и торжественную музыку можно было выразить в камне, она, наверно, выглядела бы именно так. Плавными дугами взвивались к высокому потолку волнистые каменные драпировки, из тьмы и камня выступали мощные ступенчатые колонны и свисали с потолка белые, оранжевые, кремовые сталактиты. Мы расставили обрезки свечей в разных концах зала — он засиял мягким сиянием, как торжественный храм. И посредине, на высоком постаменте, сторожил все эти чудеса лукавый чертик, с огромной головой и кривым носом.

Пещеру Дублянского сторожит чертик

В стороне раздается протяжный, гулкий, звенящий удар. Потом второй, третий. Кто-то из ребят, подобрав обломок сталактита, постукивает им по длинным, складчатым, почти прозрачным занавесям. Постепенно звуки складываются в мелодию — дин-дон-дон-дон-дин-дин-дон-дон — "я не знаю, где встретиться…". Звуки несутся со всех сторон, заполняют зал, гремят и замирают где-то в вышине. Серой тенью вырывается летучая мышь, испуганная шумом и светом.

Из конца зала доносится другая мелодия. Залихватский фокстрот сменяется речью на каком-то восточном языке. Потом молчание, потрескивание и вдруг: "Увага, увага! Говорыть Кыив!"

На большом и плоском натеке, совсем как на круглом столе, лежит раскрытый чемоданчик. В нем светятся неоновые лампочки, поблескивают циферблаты. Геофизик Юра Баулин подкручивает ручки, сидя на другом натеке, похожем на подушку-пуфик.

— Ну и как?

— Что-то прощупывается.

— Полость?

— Вроде бы. Подожди, сейчас прослушаю на другой волне… Лишь бы электроника не села от влажности.

Снова звучит восточная речь.

— Стамбул, — бросает Юра.

Я уже знаю, что Юра при работе настраивается только на три станции — Стамбул, Бухарест и Киев, дающие три азимута. Таинственный чемоданчик — радиоприемник c точно направленной антенной. Он позволяет "просвечивать" из пещеры соседние пустоты, определяя их по усилению радиосигнала. Так можно найти пещеры, не имеющие связи с поверхностью, и определить направления водотоков, скрытых от человеческого глаза. Способ надежный, уже проверенный на пещерах, положение которых известно.