Владимир Бардин - Еще одно путешествие на край земли

— Будет станция еще расширяться?

— А как же! Новую кают-компанию поставим, двухэтажную, внизу соорудим столовую, наверху кинозал, банно-прачечный комбинат, а потом и о науке пора подумать. Аэрологи у нас ютятся по старым домам, снегом их заносит, откапываем каждый год. Надо и им свой большой дом. Подожди еще, — начальник сверкнул глазами, — аэродром для тяжелых машин сделаем, тогда международный аэропорт откроем (с 1980 года Молодежная стала принимать трансконтинентальные лайнеры на колесах.— В. Б. ).

— Да, — остановил он меня уже на пороге — что же ничего сам не рассказал? Что там у вас за год произошло? Мы же здесь как-никак в отрыве.

— Да ничего такого. Вы же все новости по радио узнаете. У вас теперь это дело на высоте. Отдельный дом для приема, отдельный дом для передачи.

— Это точно: радиостанция у нас мощная. А все равно на таком расстоянии невольно кажется: что-то до тебя не доходит, чего-то не знаешь. Вот недавно сын прислал телеграмму, что женился. А кто она такая, жена, какая из себя — ни слова. Вот тебе и радиоцентр. Не все через него узнаешь.. — И, помолчав, добавил с обидой: — Не мог отца дождаться.

Дизельная и гараж находились на краю поселка, ближе к берегу моря. Чтобы туда попасть, надо было пройти мимо домика аэрологов, метеоплощадки и потом пересечь ложбину, по-местному — овраг.

У аэрологических павильонов заснежено. Молодой парень на бульдозере лихо сворачивал сугробы, расчищая дорогу. И тут на стене домика аэрологов я увидел изображение той самой дамы, о которой мне рассказывал утром бородатый зимовщик. Она сидела в голубом купальнике, поджав под себя ноги, в небрежной позе, как видно, на песке у теплого моря. В картине чувствовалась все та же уверенная рука художника — создателя белой коровы.

Но что-то на этот раз изменило вкусу художника. Я это сразу почувствовал, только не мог понять что. Достав фотоаппарат, я сфотографировал даму в голубом. Над ухом кто-то кашлянул, и я увидел молодого бульдозериста, расчищавшего снег. Бульдозерист приветливо улыбался.

— Откуда приехали? — спросил он.

— Из Москвы.

— А я с Диксона. — Он, казалось, засмущался, а потом продолжал: — Как там дела, на Большой земле?

— Все в порядке.

— Это хорошо. Скоро сами увидим. Давайте я вашим аппаратом щелкну вас на фоне дамы. У нас так все на память фотографировались.

— Ну спасибо. — Я отдал ему фотоаппарат.

— А вы знаете, она ведь раньше была без купальника. Но тут был один замначальника, хозяйственник. Как увидел, приказал, чтобы одели.

Купальник действительно был здесь ни к селу ни к городу. «Ох уж этот замначальника, — подумал я, невольно вспоминая нашего пассажирского помощника, — тоже мне блюститель нравственности в Антарктиде».

Запечатлев меня на фоне нашей единственной антарктической дамы, бульдозерист вернулся к своей машине, а я направился дальше.

Через овраг был перекинут железный мостик с перилами. Это тоже было новшеством. В короткие дни антарктического половодья по оврагу устремляется к морю бурный поток. Пока же здесь тихо, вода еще не пробила путь через снежники.

Здание гаража, окрашенное в синий цвет, стояло прямо на скалах, на цементном основании. Не окрашены были только сверкающие на солнце высокие металлические ворота. Их было несколько. Над центральными воротами висел плакат: «Добро пожаловать!», а в сами ворота врезана небольшая дверь. Я толкнул ее и оказался в обширном зале. Внутри гараж оказался двухэтажным. Прямо передо мной была яма— мечта автолюбителя. Дно ее устилали чистые опилки. Над ямой на цепи висел крюк с подъемником. По сторонам — еще всякие приспособления. Здесь любой вездеход можно смазать, собрать или разобрать. Не гараж, а фантастика!

Да, вот это масштабы! О таких гаражах в Антарктиде раньше только мечтали. Машины зимовали на улице. Механикам приходилось работать на ветру, на морозе. Страдали люди, преждевременно изнашивались машины. Около станции на склоне оврага уже полно металлолома: грузовики, вездеходы — целое кладбище антарктической техники. А теперь в теплом гараже ремонтировать машины — одно удовольствие, и, конечно, служить они будут гораздо дольше.

Здание дизельной электростанции до постройки гаража было самым большим на Молодежной. Оно тоже стояло непосредственно на грунте и снаружи было обшито металлическими листами, поблескивающими на солнце.

Перед входом у порога лежала циновка для ног, потом еще мокрая тряпка. Цементный пол прихожей сверкал чистотой. В центре его сиял медный парусный кораблик и цифры «1967 г.» —дата постройки дизельной электростанции.

Когда я был на Молодежной в двенадцатой экспедиции, я видел, как строили это здание. Потом в Москву пришло известие, что ДЭС пустили. Установили четыре двигателя мощностью 150 киловатт каждый. Некоторые считали, что это слишком много: энергию, мол, некуда будет девать.

Я вошел в машинный зал. Ровно гудели дизели. Работало три двигателя. Значит, загрузка возросла (один двигатель всегда держат в резерве). В том, что нагрузка резко возросла, нет ничего удивительного: столько новых зданий, а ведь отопление везде электрическое.

Еще на мосту через овраг я увидел, что от здания электростанции к центру поселка тянется вереница двухметровых опор из труб с держателями поверху, на которых закреплена целая связка кабелей. В домиках для отопления используются небольшие радиаторы, наполненные маслом. В каждом находится тепловой электрический нагреватель (ТЭН). Чтобы отапливать в зимние холода такие обширные помещения, как, например, гараж, надо немало энергии.

Близилось время обеда, надо было возвращаться в кают-компанию. Проходя мимо длинного, в двенадцать окон, фасада здания поликлиники, окраска стен которой образовывала вытянутый красный крест, я было собрался переступить его порог, но вовремя вспомнил строгие слова начальника зимовки, что в сапогах туда не пускают. Я же после перелета в «Аннушке» с мясными брикетами порядком вымазался. Так что оставалось принять на веру, что внутри там есть все нужное для исцеления: сверкающие чистотой палаты, рентгеновский и зубоврачебный кабинеты, операционная и чудо из чудес — ванна!

На обед был борщ, котлеты с макаронами, фаршированный перец и компот. В столовой я встретил знакомых по старым экспедициям и среди них — Саню, моториста, механика-водителя вездехода. В двенадцатой экспедиции он шефствовал над станционным псом по кличке Механик.

За столиком мы оказались с Саней рядом, и я спросил его о судьбе пса.

— Не дожил Механик до моего возвращения, — нахмурился Саня.— Месяца два не дожил. Старик стал, уж ничего почти не видел, от снега ослеп.