Чарлз Робертс - Царь зверей

Единственный! Странное имя для рожденного в неволе волчонка. Но он рос, и прозвище его все более оправдывалось. Находясь под влиянием своей кроткой приемной матери–собаки, он полюбил своего укротителя. Но с другими людьми и животными он был сдержан и холоден. Вся его привязанность сосредоточивалась на Томми. Укротитель, платя ему такой же любовью, учил его с неутомимым терпением и всегда был к нему снисходителен. Через несколько лет он сделал из него самого искусного и самого замечательного волка, который когда–либо украшал собою подмостки цирка.

Ростом Единственный равнялся крупному датскому догу. Но ни одна собака не могла бы похвастаться такими широкими плечами и грудью и такими сильными длинными челюстями. Когда волк смотрел на Томми, его умные глаза были полны преданности и понятливости. Но когда он глядел сквозь решетку клетки на толпу, в глубине его загадочных зеленоватых зрачков загорались зловещие неукротимые огоньки. Во всем, кроме добровольного подчинения укротителю, он был истинным хищником, прямым потомком диких исполинских обитателей северо–западных лесов. Зрители не понимали, почему этот грозный зверь, наделенный такими страшными клыками, так покорен Томми. Среди публики всегда находилось несколько безнадежных пессимистов, которые клялись, что наступит день, когда волк непременно набросится на своего хозяина и перекусит ему горло.

Кроме Единственного, бывший охотник учил и других животных. Тут были львы, леопарды, тигры, слоны, две зебры и белый медведь. Все они покорно подчинялись дрессировщику, и только волк действовал не как раб, а как свободный помощник.

Несмотря на дикий огонь, бушевавший в его жилах, Единственный был в общем доволен своей жизнью. Цирк был большой и пользовался такой известностью, что посещал почти всегда крупные города, оставаясь в каждом из них по нескольку недель подряд. В это время волк пользовался обыкновенно некоторой свободой. Его часто пускали погулять в какое–нибудь безопасное, окруженное высокой загородкой место, где он мог бегать, прыгать, расправлять свои могучие мускулы и дышать полной грудью. Нередко также, всего чаще в сумерки, хозяин прикреплял тяжелую цепь к его ошейнику и, как собаку, водил его в зеленеющий парк или по проселочным дорогам. Не так бывало, когда цирк совершал турне. Единственный ненавидел тесную клетку, в которой он обыкновенно путешествовал. Его раздражал непрестанный скрипучий стук колес по рельсам. Он терпеть не мог качания вагона, не выносил головокружительного бега лесов и степей мимо решетчатых окон его темницы. Случалось иногда, что поезд останавливался на час или два где–нибудь в лесу, на запасном пути, чтобы пропустить вперед другой, более скорый. Тогда Единственный с удивлением разглядывал темные просеки и таинственные колоннады деревьев или далекие холмы и горизонты, а ветер приносил ему благоухающий запах сосен и кедров. Кровь сильнее бурлила тогда в его жилах от бессознательной, но безумной жажды свободы, о которой он никогда ничего не слышал. В такие минуты мускулы его судорожно сжимались и дрожали, и он чувствовал непреодолимое желание сломать решетку. Если же такая остановка случалась ночью и над верхушкой обнаженного холма сияла луна, волк поднимал вверх свою длинную морду и издавал тот жуткий, протяжный и пронзительный вой, значения которого он не понимал. Эти необычные звуки поднимали тревогу среди других животных, которые тоже начинали выть, визжать, ворчать и реветь. Тогда появлялся Томми и прекращал вой волка, прикрыв его клетку брезентом. Заслышав голос укротителя, спокойный, но властный, Единственный ложился на пол своей тюрьмы и успокаивался.

После одного такого продолжительного переезда цирк остановился на несколько недель в городке, лежащем внутри страны. Он расположился в предместье, заняв целый ряд деревянных сараев и больших белых палаток. В одном из этих сараев находилось помещение Единственного, а также клетки, пумы, леопарда и небольшого черного гималайского медведя. Тут же поблизости стоял обширный открытый навес, где помещались слоны.

В первую же ночь, незадолго до рассвета, когда утомленные служащие зверинца заснули глубоким сном, чуткие ноздри волка почувствовали какой–то странный острый запах. Он мгновенно вскочил на ноги и потянул носом воздух. Ночная тьма, глядевшая в окно сарая, внезапно озарилась странным красноватым отблеском. В других клетках также послышалось тревожное ворчание. Раздался жалобный визг маленького черного медведя. Красный отблеск превратился вскоре в настоящее зарево. Затрубили тревогу и слоны. Царившая до тех пор гробовая тишина нарушилась громкими криками, воем и топотом людей, метавшихся взад и вперед вдоль клеток. Целое облако удушливого дыма проникло в помещение Единственного. Волк закашлялся, удивляясь, почему это не идет Томми.

Но вот он пришел, а с ним один из сторожей со слоном. В исступлении они принялись толкать и тянуть клетки из сарая. На дворе бушевал ветер, и прежде чем первая клетка с пумой была вытащена из дверей, над головой их запрыгали зловещие языки пламени. Слон, охваченный паническим ужасом, трубил и рвался на свободу. Сторож крикнул:

— Мы никого не можем спасти из этого сарая… вывезем хотя бы львов!

С этими словами он закрыл одной рукой глаза, а другой с остервенением потащил клетку визжавшей пумы. А Томми чуть не погиб. Он не хотел спастись сам, не попытавшись освободить заключенных животных. Поспешно бросился он к оставшимся клеткам и настежь открыл их. Сделав знак волку следовать за собой, он закрыл руками лицо и напролом пустился через огонь.

Звери выскочили из–за решеток. В первую минуту их положение казалось почти безнадежным. Леопард струсил, прыгнул назад в клетку и клубком свернулся в самом дальнем углу, шипя и плюясь. Единственный бросился было к выходу, из которого только что выбежал Томми. Пламя пахнуло ему в морду и заставило отскочить на середину клетки, где стоял маленький медведь и жалобно визжал. В ту же минуту поток воды, пущенный из пожарной машины, хлынул в окно, облил волка и опрокинул медведя. Струя почти сейчас же исчезла. Ее направили в другое место, так как пожарные считали этот сарай обреченным на гибель. Тем не менее водяной поток указал путь спасения маленькому медведю. Он мигом выскочил из окна, а за ним и Единственный, сделавший громадный прыжок в ту самую минуту, когда огненные языки потянулись по полу сарая и скользнули в клетку скорчившегося леопарда.

Волк совсем растерялся, когда, выскочив из окна, он очутился в духоте, где плясало пламя, где валил дым, где слышались возгласы людей и шум пожарной машины, где ревел огонь, раздавалось шипенье воды, где кричали звери. Но по каким–то причинам он верил в мудрость медведя и последовал за ним. Медведь бежал наискось против ветра. Вдруг волка окружило целое облако удушливого дыма, и он потерял из вида своего проводника. Тем не менее он продолжал нестись вперед, вытянувшись во всю длину и животом почти касаясь земли. Через несколько секунд он очутился на свежем воздухе. Глаза его болели от дыма, нос и губы были слегка обожжены, мокрая шерсть дымилась. Сначала он почти не сознавал, что ему удалось вырваться из плена, и несколько шагов он еще продолжал мчаться напрямик по полям. Наконец он достиг леса и, остановившись, оглянулся назад. Маленького медведя нигде не было видно. Дул ночной прохладный ветер. Там, вдали, волк увидел красное чудовище, которое ревело и бесновалось, словно собираясь пожрать весь мир. Ужас объял зверя. Он бросился в лес и пустился бежать, думая только о том, как бы подальше удрать от страшного пожара.