Николай Сладков - Лесные сказки

По берегу — зелёной скользкой каёмочкой — сидят лягушки. Сидят и сплетничают вполголоса. Да вдруг как заор-р-р-рут, как зар-р-р-ругаются. Кулик-черныш задумчиво посмотрел на них и закачался на длинных ножках, как на качелях.

Трясогузка-спортсменка мчится словно на детском велосипедике — только ножки-спицы мелькают. С разгона мушкетёрский выпад — и муха в клювике, как на шпаге!

С оглядкой вывела на воду утят утка-гоголь. Пушистые, белощёкие, один за другим — будто детсадовские малыши на прогулке. Задний отстал, культяпками замахал и — бегом по воде! По воде как посуху — плюх, плюх, плюх!

Из леса вывернулась лисица, села столбиком и свесила язык — утка с утятами к другому берегу отодвинулась. А там уже енотка с лапы на лапу переступает! Утка — на середину. А сверху коршун навис, чёрный, мрачный, голодный. Я дыхание затаил, а утята — бульк, бульк, бульк! — и нет никого. Вместо утят коршун сам себя в воде видит. Не на себя же ему нападать, покружил, покружил и улетел ни с чем.

Однажды к озеру вышла лосиха. Забрела по брюхо в воду и окунула морду по самые уши! Что-то на дне увидела. Голову подняла — во рту стебли кувшинки. Пришла попастись на подводном лугу.

А раз, помню, к озеру выкатился медведь! Лягушки дружно плюхнулись в воду — словно бережок обвалился. Ондатра перестала жевать, кулик суматошно взлетел, трясогузка испуганно пискнула. И у меня внутри что-то дрогнуло.

Медведь покачал головой, ловя на лету озёрные запахи, стряхнул с ушей присосавшихся комаров, лакнул недоверчиво воду. Охо-хо — ни тебе рыбы, ни ракушек — одни лягушки. И те в воду попрыгали…

Кто у озерка наелся, кто напился, а я — насмотрелся. Чудо-озерко, затерянное в самом сердце леса. А может, оно само сердце и есть? И слышу я не плеск волны, а его толчки и удары? И всё, что вокруг, не простое скопление зверей и птиц, а напряжённое биение лесного пульса! И кукушка не просто кукует, а считает удары сердца? И дятел эти удары выстукивает на берёзе?

Может быть…

Увидел Дрозд на пеньке птенца. Что птенец — сразу видно, а вот чей птенец — непонятно: головастый какой-то, кургузый, рябенький. Таких Дрозд ещё не встречал.

— Ты чей будешь? Кто такой?

А птенец в ответ только глазами моргает. И говорит:

— Не знаю… Маленький я ещё, чтобы знать!

— Маленький, а из гнезда выскочил! — Дрозд говорит. — Зачем выскакивал, коли маленький?

— Захотел и выскочил! — стрекочет птенец.

— Лучше бы знал, как тебя зовут, — обиделся Дрозд.

— Откуда мне знать, как меня зовут, если мне не говорил никто?

— А ты прислушайся к голосам, — говорит Дрозд птенцу. — Сейчас все своих птенцов созывают: тетери тетеревят, утки утят, дрозды дроздят, галки галчат… Может, и тебя родители позовут. Вот и узнаешь, кто ты есть.

Птенец прислушался, повертел головой туда-сюда и задремал.

— Чего же ты никому не отзываешься? — спрашивает Дрозд.

— А кому? — открыл глаза птенец. — Я же не знаю, кто я? Кому же мне откликаться?

«Да, — задумался Дрозд. — Вот это птенец так птенец — безымянный. Первый раз такого встречаю».

— А где ты сидел на дереве — на ветке или в гнезде?

— Ни в гнезде, ни на ветке — в дупле сидел. Темно, и ничего не видно. Высунулся посмотреть и упал…

— Слушай меня внимательно! — Дрозд птенцу говорит. — Вот я — Дрозд. А она — Сорока. А вон на ветке вниз головой висит — Синица. У каждого есть свое имя. А ты кто такой?

— Синичонок он скорее всего! — говорит Сойка. — Синичата все всегда — по дуплам сидят. Эй, Синица, тут синичонок сидит — не твой ли выскочил?

Синица перевернулась, глянула быстрым глазом и снова повисла вниз головой.

— Что вы, — пищит, — да он один больше всей моей дюжины!

Тут снова вступился Дрозд:

— Хоть помнишь, какого цвета было яичко, из которого ты вылупился? Или и это не помнишь?

— Как же мне помнить, если я из яичка слепым вылупился? — удивился птенец. — Да и в дупле-то темно.

— И верно… — опечалился Дрозд. — Вот дела…

А Сойка спрашивает:

— А кормил тебя в дупле кто? Их-то уж должен помнить!

— Кормили меня хорошо. А вот кто кормил — не разглядел. Я рот свой так разевал, что ничего перед собою не видел. А проглочу, рот закрою — и нет уже никого!

— Может, ты хоть голоса запомнил? Учили же тебя папа с мамой свистеть! Свистни, мы тебя по голосу и узнаем.

— Голоса я хорошо помню. А вот повторить не могу. Почему-то не получается у меня! Чей же я, а? — захныкал птенец.

Задумались Синица, Сойка и Дрозд. Увидела их Кукушка, подлетела из любопытства.

— О чём, соседи, задумались? — спрашивает.

— Так и так, — отвечают, — птенец тут ничейный: сам себя не знает, и его не признает никто! Не твой ли случайно, а?

Посмотрела Кукушка на птенца и отвернулась:

— Откуда мне знать, я ведь птенцов своих никогда не видела. Мне до птенцов дела нет.

Посмотрел и птенец на Кукушку.

— Нет! — говорит. — Другие меня кормили. Эта какая-то серая и чужая, а у тех, помню, что-то красновато-рыжее было!

И тут появляется Горихвост: рыжеватая грудка, красноватый хвост! И тревожно кричит:

— Фють, цик-цик! (Что значит: «Волнуюсь, сынок у меня потерялся!»)

— Есть тут один красноротый, — ответил Дрозд. — Но на твоего совсем не похожий. Неизвестно чей!

Взглянул Горихвост на птенца и обрадовался.

— Фють, цить-цить! — кричит. («Миленький, маленький мой!»)

И птенец Горихвоста узнал:

— Так вот кто, значит, я — Горихвост!

И поскорее разинул свой красный рот, чтобы его накормили. Горихвост сел птенцу на голову и сунул в рот большущую гусеницу.

— Ничего себе! — ахнул Дрозд. — Папа втрое меньше сынка! На голове у него сидит!

— А сын-то и впрямь ни в мать, ни в отца… — прошептала Синица.

А было так. Кукушка подкинула горихвосткам яйцо — и горихвостки высидели кукушонка. И считают его родным. И он их считает родными. И рады они друг другу и друг без друга никак не могут. А родная Кукушка птенца не признала. И он родную мать не узнал: они ведь никогда не встречались. Вот ведь как бывает в лесу!

В лесу половодье грибов! Крошечные, с пуговку, и огромные, как зонты. Парочками, компаниями, стайками, толпами, шеренгами и зигзагами, кольцами и вереницами. В россыпь, кучками, гроздьями. Козырьками, этажами, ярусами. Под цвет опавших красных листьев осин, жёлтых листьев берёз, бурых дубовых и зелёных ольховых. Лиловые, как чернила, и синие, как васильки. Белые, как снежинки, и чёрные, как угли. Со шляпками, похожими на тарелки, на блюдца, на вазочки и на рюмки. Полосатые, с пятнышками и с каёмкой.