Инбали Изерлес - Бегство Тигрового кота

Они отправились дальше попозже утром, снова по тропе вдоль реки. Пангур настаивал на том, что люди не должны их видеть, они ведь могут поинтересоваться, откуда здесь взялись бродячие кошки, и попытаться остановить их. Торко рассказывал разные истории о специальных местах, обнесенных заборами, где жили кошки без ошейников, но в плену. И стая, слыша эти леденящие кровь предостережения, решила двигаться как можно незаметнее, хотя никто не знал толком, во что верить. В любом случае все были убеждены: людям доверять нельзя, даже тем вроде бы дружелюбным, которые зависели от кошек без видимой причины. И кошки шли все дальше и дальше вдоль реки, украдкой пробираясь сквозь высокую траву.

Мати чувствовал все вдоль реки в обоих направлениях; он замечал движение мыши и то, как в живой изгороди неподалеку черный дрозд выклевывал червяков… Он старался уловить запах собак, или других кошек, или людей… Время от времени, если чуял впереди препятствие, он поворачивал в сторону от речного берега.

Поначалу кошки болтали между собой, но потом замолчали. Умолк даже Воробей, развлекавший Пипс и Скаллиона сказкой про счастливого тунца. Будучи котом солидного возраста и значительного веса, он с трудом успевал за остальными. Котята же принялись хватать за задние лапы не ожидавших того кошек, к немалому смущению их матери.

Когда солнце добралось до зенита, кошки устроились отдохнуть около каких-то баков с промышленным мусором. Неподалеку что-то клевали голуби, и две кошечки решили поохотиться на них. Другие же просто лениво растянулись на солнце.

Мати, постоянно настороженный, огляделся вокруг. Он стоял на квадратной бетонной площадке неподалеку от своих друзей. Солнце бросало лучи на стебли травы, золотя их. За травой бежала беспокойная река — прочь от шлюза Крессида. В лапах появилось знакомое покалывание. Мати застыл, сосредоточившись. Ему показалось, что земля едва заметно загудела. Нахмурившись, он попытался понять причину этой вибрации, — может быть, машины вдалеке? Какие-то неведомые машины? Он не был уверен. И чем больше старался разобраться, тем меньше верил, что вообще что-то ощутил.

Ветер сменил направление и теперь дул вниз по течению реки, и очень трудно было понять, что там происходит. Мати закрыл глаза, но не нашел никого, кто шел бы по их следу. И все-таки что-то его подталкивало двигаться вперед. Он открыл глаза. Если они тронутся с места прямо сейчас, как далеко смогут уйти до ночи?

Посмотрев на Тигрового, Пангур покачал головой:

— Кошки устали. Им необходимо отдохнуть. Мы не можем идти без перерыва.

— Я знаю. Просто…

Мати умолк.

— Мы скоро снова пойдем. А пока отдохни и расслабься, пока можно.

— Спасибо, мистер Пангур, сэр…

Мати отошел, сел рядом с Домино и с облегчением вытянул усталые лапы. Однако его продолжали грызть сомнения. Может, кто-то уловил их запах в полуденном ветру? Сообщество кошек может избежать нежеланного внимания людей, но бдительный кот сразу почует их запах. Идет ли кто-то за ними?

— Амма, а правда, что батракам не нравится, когда им преподносят птиц? — спросил Скаллион, пока его сестренка Пипс играла с увядшим одуванчиком, как будто он был мышью.

Притин наклонилась к сыну и принялась вылизывать его голову за ушами. Она привыкла к постоянным вопросам котят и обычно не обращала на них внимания.

— Это так, Амма, да? — присоединилась к брату Пипс, потеряв интерес к одуванчику.

Цветочная пыльца испачкала ее носик, Пипс чихнула. Притин неодобрительно посмотрела на нее, нахмурившись, и продолжила вылизывать Скаллиона.

— Это и в самом деле так, детка, это так! — промурлыкал Воробей. — Для меня это остается загадкой, почему некоторые кошки владеют батраками. Батраки могут быть такими… ну, неблагодарными! — Он покачал рыжей головой. — Они такие сложные существа! Иногда им хочется внимания, как я слышал, а в другой раз им хочется остаться в одиночестве, но даже шалиане не в силах угадать их переменчивые желания!

Мати уловил слово «шалиане» и тут же вспомнил Этелелдру и ее дуплистый дуб. Он ведь слышал ее голос из полусна, она предупреждала, что нужно бежать с рыночной площади. Где она теперь?

— Что, даже подарки не любят? — пытала Пипс Воробья. — Разве батраки не любят подарки?

Она прыгала вокруг старого рыжего кота, задрав вверх тонкий хвостик:

— А мне нравятся подарки! Амма как-то раз дала нам полевку, она ее поймала у реки, помнишь, помнишь, Амма, как ты нам принесла полевку?

— Да ты к ней почти не прикоснулась, — пробормотала Притин.

— Ах да, подарки! — вспомнил Воробей. — Да, не очень… Им, похоже, не слишком нравятся разные подарки, даже самые щедрые или такие, которые было очень трудно раздобыть. Даже такие вкусные вещи, как птицы и мыши!

Скаллион под языком матери драматически вздохнул:

— Да как вообще кому-то может не нравиться птица? Или мышь? Я мог бы сам съесть целую мышь, запросто!

— В самом деле? — Воробей с сомнением посмотрел на котенка. — Ну а я слышал рассказы о том, что батраки отвергают такие дары, даже резко кричат, оскорбляют кошек, которые так старались… Странный, и я бы даже сказал — грубый ответ на щедрое подношение!

— Ну и ладно, — фыркнула Пипс в ответ на уверения брата, что он будто бы может съесть целую мышь. На Воробья она не обратила внимания. — А я смогла бы целую птицу съесть!

— Нет, не смогла бы!

— Смогла бы! — Пипс облизнулась.

— Хватит, замолчите оба! — прикрикнула на них Притин. — Лучше молока попейте.

Услышав приглашение, оба котенка радостно бросились к ней и принялись сосать; их неловкие маленькие лапки месили живот матери, они оба громко, довольно замурлыкали.

Мати наблюдал за ними, вспоминая самые ранние дни своей жизни рядом с матерью. Неподалеку сидел Воробей, добрый рыжий кот, который принял его к себе у шлюза Крессида. Мати перевел взгляд на Пангура, молодого вожака Крессиды. Пангур бывал крут, мог быть непредсказуемым. Но вожак доверял Мати, совету которого последовал без возражений, и при этом потерял большую часть своего сообщества… А еще под боком Мати лежал его преданный друг Домино и мирно спал, чуть шевеля усами. Мати почувствовал прилив любви к ним всем. Его сердце уже болело за этих кошек. Но вскоре ему придется бродить в одиночестве, предать их, потерять их… Однако пока он мог идти с ними, идти, пока не найдет для них надежное место, где они построят дом.

А потом уйдет.

Погрузившись в дрему, Мати бредет через сны и за них, к лабиринтам Фьянея. Он попятился было, желая избежать этого неопределенного, таинственного мира, в котором все было так зыбко, ненадежно. И в то же время очень хотел войти туда. В полусне таилось нечто знакомое, возвращавшее Мати к его первым мгновениям на земле, к расплывчатым воспоминаниям о прикосновениях и ощущениях близости матери, еще до того, как открылись его глаза. Нечто даже более глубокое призывало его в то место, которое существовало еще до его рождения, но частью которого он каким-то образом всегда являлся. И Мати просто не в силах уже был оставаться вдали от него.