Инбали Изерлес - Приключения Тигрового кота

— Да нет у него брата! — оскалилась Арабелла.

Остальные предпочли с ней согласиться.

— Почему мы никогда раньше не слышали ничего об этом брате?

— Почему он не пришел вместе с тобой к шлюзу Крессида?

— Мой брат не пришел вместе со мной сюда, потому что мы никогда не были друзьями, мы соперники, — ответил Пангур. — Он бы хотел сам стать вожаком здесь. Впрочем, он ведь недалеко и всегда был недалеко. Мой брат — моя темная сторона, моя тень. Я именно о нем и упоминал. Но никогда не называл то имя .

Пангур повернулся к Трильон, своей старой подруге.

— Но ты ведь не можешь иметь в виду… — Она умолкла на полуслове.

— Именно могу. Вы все знаете это имя, но не внешность. Мы родились от одной матери. Но я никогда не думал, что дело может дойти до такого. Ханратти. Мой брат Ханратти, который командует Канксами, но не успокоится, пока не захватит и рыночную площадь тоже.

Волна гнева, страха и облегчения прокатилась по скопищу кошек, когда они осознали сказанное вожаком. Пангур вздохнул. Его блестящий черный мех вздрогнул, хвост нервно дернулся. Кошачье сообщество снова повиновалось ему, но какой ценой он этого добился?

— Мы родились три лета назад, в сарае в дальней части сада одного батрака, — там держали дрова. Нас было трое: я, Ханратти и черная кошечка, которая не дожила даже до своего первого рассвета и не успела получить имя. Поначалу мы с Ханратти были неразлучны. Мы бегали за нашей аммой по соседним садам, пугали домашних кошек, чувствовали себя крутыми и гордились собой…

Уши Пангура прижались к голове. Он окинул взглядом свое сообщество.

Кошки сидели молча, ожидая продолжения.

— Я говорю вам это для того, чтобы вы поняли: не всегда все было так, как сейчас. Поначалу мы были друзьями, даже единомышленниками, как и следует братьям. Наша амма любила нас обоих, все готова была сделать для нас, но, по правде говоря, я все-таки был ее любимчиком. Я был сильнее, храбрее. И она частенько говорила, что однажды я стану великим воином, ее гордостью. И я обещал, что так оно и будет.

Когда пришло время расстаться с нашей аммой и пойти своей дорогой, мы с Ханратти ушли вместе. Наверное, большую часть решений принимал я с самого начала. Ханратти был рад просто следовать за мной. Ну, мне так казалось.

Мы тогда много путешествовали, как всякие молодые коты. Я прокладывал путь. Ханратти принимал все. Ему как будто по нраву было даже задерживаться там, где была еда или хорошенькие кошечки. Он, конечно, всегда получал свою долю, но… но только после меня. Однако именно я завоевывал это право. Всегда первым отвечал на вызов бродячих котов, с которыми мы встречались, всегда был готов рискнуть. Я не считал Ханратти хорошим бойцом. Наверное, во многом я его недооценивал.

Кошки Крессиды слушали очень внимательно. Никто не издавал ни звука.

Пангур продолжил:

— Наверное, все то время, когда я был уверен, что Ханратти рад пропускать меня вперед, он втайне накапливал злобу, выжидая момента, когда сможет одолеть меня. Кто знает, когда это началось? Возможно, уже в те недели, когда мы только покинули мать и отправились своей дорогой; а может быть, и раньше, когда мы еще были котятами и играли вместе.

Мы очень далеко ушли от того дровяного сарая в саду батрака. Прошли через много садов, побеждали и проигрывали схватки, ускользали от улфов и двигались вдоль реки. К тому времени, когда мы добрались до парка у шлюза Крессида, я уже чувствовал, что пора остановиться, создать дом. И я сказал Ханратти, что собираюсь пойти на рыночную площадь и завоевать ее и что он может ко мне присоединиться.

К моему изумлению, Ханратти отказался, сказал, что кошки рыночной площади будут принадлежать ему и что это я должен ему служить. Он заявил, что намеренно уступал мне первенство все это время, что ему было полезно держать меня рядом, чтобы я сражался за него, а он ждал подходящего момента, дабы оттолкнуть меня в сторону. Сначала я просто не мог поверить в это. Я не мог понять, почему он так сильно меня возненавидел. Но я не мог позволить никакому коту говорить со мной так, открыто бросить мне вызов, пусть даже это мой родной брат.

И мы схватились. Ханратти дрался яростно, однако я был сильнее. Я вполне мог убить его, но у меня не хватило духа. А может быть, решительности. Так или иначе, я прогнал его от рыночной площади. Он убежал, мяукая, обещая никогда не возвращаться. Но вскоре я узнал, что он подчинил соседнее сообщество Канксов и стал их вожаком. Мне бы сразу понять, что он не успокоится и что я не избавился от него.

Наверное, он провел немало горьких ночей, взывая к луне, проклиная меня, желая моего падения. А потом, в ночь наводнения, когда мне показалось, что я увидел его на другом берегу… Но я не хотел в это верить. В конце концов, он ведь мой брат!..

Над рыночной площадью поднялся ветер.

Пангур покачал головой, как будто стряхивая воспоминания о детстве. И заговорил опять:

— Маленький странный котенок с большими ушами и золотистыми глазами сказал мне, чтобы я доверял своим инстинктам. Но я не послушал его. И теперь этот малыш исчез с рыночной площади, и, возможно, за это нам нужно винить самих себя.

Кошки неловко заерзали на месте. Воробей тихонько мяукнул. Все знали, как он относится к Мати. Только мордочка Бинжакса ничего не выражала; он держался позади всех, вдали от своей семьи.

Заговорила Трильон — тихо, уже не обвиняя:

— И что ты собираешься делать с Ханратти?

Пангур посмотрел на нее в упор. Нежные воспоминания растаяли, их сменили гнев и дурной запах предательства. Взгляд Пангура стал жестким.

— То, что мне следовало сделать уже давно. Я буду с ним драться — до смерти.

— Ты близко, Мифос! Никогда еще ты не был так близок к цели! — крикнул Сюзерен сквозь клубящийся в его палате туман. — Духи рассказали о доме какого-то батрака, о кошках в клетках, о раненых улфах, хромых и недужных. Дом, где больные разного рода собраны вместе. Именно там ты найдешь седицию.

Мифос притаился под кустом на обочине дороги. Прищуренными желтыми глазами он смотрел на шумный город. Все вокруг него было и знакомым, и чужим. Здесь было холоднее, зеленее, чем в его родных краях, но точно так же суетились человеческие существа — у них были такие же дороги, такие же машины, такая же грязь. Мифос вытянул шею, направив вперед усы, приоткрыл рот, выставив острые желтоватые клыки. Его шершавый язык по-змеиному шевелился, пробуя воздух. Да, дитя королевы Тигровых было недалеко. Мифос почти ощущал, как медленно вздымается и опадает его грудь, слышал глубокое дыхание, выдававшее сон. Сон и беспомощность. Но где?

И снова голос Сюзерена заговорил с Мифосом из далекого дворца.