Сара Пеннипакер - Пакс

Виток за витком: ступня, лодыжка и выше, до середины голени, — Вола наматывала полоски одну за другой. Получился толстенький гипсовый сапожок, и сверху она ещё обмазала его гипсом.

— Теперь не шевелись. И пальцами не шевели.

Она сходила на веранду и принесла оттуда много всего. Поставила на плиту две сковородки, плюхнула на каждую по куску масла и зажгла газ. Вылила в жёлтую посудину пару яиц, перемешала, добавила молоко, добавила кукурузную муку.

На Питера повеяло прохладой, пахн у ло вскопанной землёй и прогретым маслом. Он посмотрел на затвердевающий гипс. Нога, одетая в гипсовый сапожок и обёрнутая бывшим покрывалом Волы, теперь чувствовала себя в безопасности.

— Простите меня. За то, что я тут наговорил. — Он прислонился затылком к стене с карточками.

— Насчёт моего философского бинго, — заговорила Вола, кивнув на свою доску объявлений. — Понимаешь, Питер Без-битер, здесь всего лишь то, что я считаю истинным обо всём мире. То, что на все случаи жизни. А важно то, что я считаю истинным о себе. Мои личные истины. Но они хранятся у меня в другом месте.

— Почему?

— Почему важно или почему личные?

Питер пожал плечами. И то и другое. Он сидел, откинувшись назад, ждал.

Поглядывая на него, Вола отрезала шмат копчёного свиного окорока и выложила на одну из сковородок. Зачерпнула из жёлтой посудины три половника жидкого теста, по очереди вылила их на другую сковородку, отставила посудину.

— Расскажу тебе историю. Когда я вернулась со службы, я не помнила ничего о себе. Ни одной своей личной истины. Это такая специальная подготовка, когда из людей делают детали механизма — просто их удобнее использовать.

В первый день моей гражданской жизни я потерялась. Совсем. Ходила по супермаркету, разглядывала полки и не могла понять, для кого я сейчас собираюсь покупать какие-то продукты. Кто этот человек? Это женщина? Что она ест, когда голодна? Супы или пироги? Хлеб или бобы? В овощном отделе у меня началась истерика, потому что я не помнила о себе вообще ничего. — Вола замолчала, глаза её были закрыты.

— И что случилось?

— Что случилось.

— В супермаркете. Что случилось в супермаркете?

— В супермаркете. — Она перевернула лепёшки. — Арахисовое масло.

— Случилось арахисовое масло?

Вола воздела руки.

— Случилось, да! Случилось арахисовое масло. И мне повезло, что оно случилось. Потому что я упала, и сидела на полу в проходе — там был такой грязный линолеум в красно-белую клетку, век его не забуду, — и рыдала. Я знала одно: я не поднимусь с этого пола, пока не вспомню, что я любила есть.

Вола переложила лепёшки на синюю тарелку и застыла. Наверное, у неё перед глазами сейчас пол этого супермаркета, подумал Питер. Хорошо, что он никогда не видел ничего подобного — чтобы взрослая женщина сидела на грязном полу и рыдала. Странная взрослая женщина с одной ногой. Ему вдруг захотелось её защитить, он надеялся, что никто над ней не смеялся и всё тогда кончилось благополучно.

— И?..

— Да. И я в конце концов вспомнила. Я вспомнила, что мне когда-то рассказывала бабушка: как однажды я попробовала бутерброд с арахисовым маслом, а потом требовала себе по такому же бутерброду каждый день. И я поднялась с пола и взяла с полки арахисовое масло и хлеб. Загрузила целую тележку арахисовым маслом и хлебом. Потому что я уже решила: не вернусь в магазин, пока не узнаю про себя что-то ещё — что ещё я любила есть. А это могло произойти очень нескоро. — Она выложила на тарелку мясо, добавила ложку яблочного пюре и принесла ему тарелку вместе с белым кувшинчиком кленового сиропа: — Ешь.

Питер залил всю тарелку сиропом и приступил к делу. Кукурузные крупинки чуть похрустывали на зубах. Мясо было нежное, солоноватое, сироп сладкий. Питер в жизни не ел ничего вкуснее.

— И как оно произошло? — спросил он, умяв полтарелки. — Скоро или нескоро?

Вола нажала пальцем на твердеющий гипс.

— Уже почти. Но терпи, не шевелись пока. — Она вернулась к плите, и отрезала ещё шмат окорока, и вылила на сковородку ещё три половника. — Нескоро. Мне тогда объяснили, что это называется ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство, вызванное участием в военных действиях. И они были правы в том, что я была больна. Но я-то знала, что дело не в войне, не только в войне. А в том, что на войне я забыла всё, что я знала о себе самой, все мои истины. Посттравматическое стрессовое забывательное-о-себе расстройство, вот что у меня было.

Мой дедушка в то время был уже в лечебнице для престарелых, он умирал. Я поехала к нему домой — когда-то это был и мой дом, я в детстве несколько лет жила у бабушки с дедушкой, — там надо было прибраться.

Был конец лета. Сад стоял весь заросший, неухоженный, но на ветках ещё осталось несколько персиков. И тут опять кое-что случилось, мне второй раз повезло — второй раз после арахисового масла. Потому что я вдруг вспомнила: боже, как же я любила эти персики! Ради этих персиков я тайком выбиралась ночью из дому, срывала их в темноте, а потом падала прямо в траву под деревьями и лежала там, а кругом вспыхивали светляки, звенели кузнечики, на животе у меня громоздилась гора персиков, и я их ела, ела, и сок тёк мне в уши.

Я это так ясно вспомнила: и запах, и вкус, и все звуки. Но я совершенно не понимала, как, каким образом вот та девочка могла оказаться тем же самым человеком, который надел форму, взял винтовку и делал то, что делала я на войне. Тогда я дотянулась до ветки, сорвала персик, легла на траву, откусила и… это произошло. Я получила ещё частичку истинного знания о самой себе.

Она подошла со сковородкой и сгрузила на пустую тарелку Питера ещё три лепёшки и кусок жареного мяса.

— Хватит, — сказал Питер.

— Хватит? Но это и так уже конец истории.

— Я хотел сказать, хватит еды, больше не надо готовить. Спасибо! — Питер опять пожалел, что под столом нет его лиса, и опять подумал: а Пакс голоден. Но потом откуда-то вдруг появилось странное ощущение, что нет — во всяком случае, сегодня, сейчас, у Пакса в брюхе не пусто. — И что дальше? Вы выздоровели?

Вола отнесла сковородку в раковину, вернулась к столу и села напротив.

— Что человек любит есть? Это мелочь, деталь. Но я потерялась, и мне нужно было выяснить всё о себе, все свои истины. От маленьких до самых больших: во что я верю внутри, в своём сердце?

Питеру показалось, что он знает.

— Раньше — в войну. А теперь вы против войны, да?

Вола сложила ладони вместе, кончики пальцев под подбородком.

— Это сложно. Вопрос «кто я?» и нужен для того, чтобы сказать об этом правду. О цене, которую надо заплатить. Люди должны говорить правду о том, сколько стоит война. У меня ушло много времени на то, чтобы это понять. — Она откинулась на спинку стула. — И это было только начало. А мне надо было узнавать заново всё, что для меня истинно, а что ложно. Но никак не получалось — кругом было шумно, громко, я не слышала саму себя. Тогда я переехала в дедушкин дом. Решила пожить там до тех пор, пока опять не пойму, кто я.