Сара Пеннипакер - Пакс

Вола смотрела прямо перед собой, сквозь него, лицо её было неподвижно, словно высечено из дерева. По щекам струились слёзы. Они поблёскивали в мерцающем свете и почему-то придавали ей благородства.

— Простите. Я просто хотел… Вы не граната! Вы хорошая. Вы взяли меня к себе, вы меня тренируете, чтобы я мог найти Пакса…

— Оставь меня, мальчик. — Голос у неё был низким и натянутым как струна.

— Подождите. Я думаю, это глупо — жить тут затворницей, вдали от всего, как будто вы себя наказываете. Я к чему: может, для того человека эта книга вообще ничего не значила. Может, он её накануне в покер выиграл. Может, он хотел совсем другого. Например, ну, я не знаю… — Питер собрался с духом. — Например, быть учителем. Ну или что-то в этом роде.

При слове «учителем» Вола вскинула голову, но он не отвёл взгляда.

— Да, может быть, он хотел стать учителем. И, может быть, именно это и вам надо сделать ради него. Но этого уже не узнать, так что, я считаю, вам нужно выйти из дома и жить своей жизнью. Я просто что хочу сказать: какие бы ни случались несчастья, всегда можно начать сначала, как феникс, и…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. И ты… не неправ, но сейчас уйди отсюда. Оставь меня.

Питер хотел было возразить, но осёкся, глядя, как она сидит: совершенно прямая спина, голова высоко поднята, по шее стекают слёзы. Он аккуратно намотал нитки чародейки на крестовину, слез с тюков сена и подхватил свои костыли. Тишина в сарае казалась невыносимой.

— Ладно. Ладно, — сказал он, просто чтобы нарушить эту тишину.

Путь до дома в темноте длился целую вечность. В кухне на столе стояла накрытая тарелка. Он прислонился к дверному косяку, чувствуя себя безмерно виноватым. Вола приготовила ему перекус из остатков ужина. «А это тебе на вечер, и чтобы доел всё дочиста, ясно?»

Новый прилив вины и раскаяния. Она зарезала курицу — специально ради него, чтобы он ел побольше белковой пищи.

Питер оттолкнулся от косяка и нашарил за плитой коробок спичек. Он понятия не имел, когда она придёт, но только придёт она не в холодный и тёмный дом. Хотя бы это он может для неё сделать. Он зажёг все лампы и потом сложил дрова точно так же, как делала Вола каждый вечер.

Сидя перед камином и глядя, как занимается и разгорается огонь, он снова проигрывал в памяти всё, что сказал. Всё он сказал правильно. Правда, насчёт того, что солдат, может, хотел стать учителем — тут он, наверное, загнул; но, с другой стороны, как знать, вдруг и правда хотел? Нет, он сказал именно то, что собирался сказать. Жалеть не о чем.

В трубу дунул порыв ветра, грозя загасить слабое пламя. Питер потянулся за ещё одним листком газеты. Когда он начал его комкать, внимание его привлёк заголовок: ВООРУЖЁННЫЕ СИЛЫ ГОТОВЯТСЯ НАЧАТЬ ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ. ЖИТЕЛИ ТЕРРИТОРИИ БУДУТ ЭВАКУИРОВАНЫ.

Он расправил газету и прочёл статью. В статье была и карта. Он изучил её, не веря своим глазам. А потом схватил костыли и выскочил на веранду так стремительно, что Франсуа пулей вылетел из дровяного ящика и растворился во тьме.

Питер запихнул свою одежду в рюкзак и огляделся по сторонам. Браслет с фениксом, мамина фотография, перчатка-ловушка и мяч. Браслет он положил в гамак, туда, где Вола его наверняка найдёт, остальное бросил в рюкзак и метнулся назад в кухню.

Вола как раз входила. Повесила шляпу на гвоздь, посмотрела на огонь, потом на Питера. На его рюкзак.

Он протянул ей газетный листок.

Вола пробежала его взглядом и снова посмотрела на Питера, ожидая объяснений.

Он ткнул пальцем в карту.

— Вот она, эта зона военных действий, — сдавленно произнёс он. — Всего в пяти милях от того места, где я оставил Пакса!

— Ты уверен? Это большая территория…

— Уверен! Видите белое пятно на карте? Тут старая верёвочная фабрика. Она заброшенная, но у неё высокие каменные стены, и она стоит над рекой в том единственном месте, где можно перейти вброд; дальше ущелье, обрывистый берег. Вот тут они и будут сражаться, за доступ к реке. Мы с друзьями играли в войну на развалинах. Это было идеальное место для засады. Мы играли в войну! Я оставил Пакса как раз на дороге, ведущей к фабрике, потому что думал, что там… — слово «безопасно» застряло у него в горле. Он резко выпрямился и рванулся к двери, где на гвозде висела его флисовая куртка.

— Стой. В этом месте будет бой. Не сходи с ума.

— Я не схожу с ума. Я поступаю правильно. Теперь я точно это знаю. Помните — тогда, с сыром? Вы спросили, какой сыр я люблю, а я понятия не имел, что ответить. Отец любит чеддер, и поэтому мы всегда едим чеддер. Может, я когда-то любил что-то другое. Это как то расстройство, про которое вы говорили, — расстройство, когда не помнишь, кто ты такой. Когда я оставлял Пакса, я не помнил, что правильно, а что нет, что хорошо, а что плохо. Но теперь я вспомнил. И я знаю, что мне надо туда. Знаю точно.

— Хорошо. Допустим. Но ты пока что на одной ноге, мальчик. Это просто нереально. Оцени расстояние. — Вола села, разглядывая карту.

— Нет! Я уже и так потерял кучу времени. Я вас больше не слушаю.

— Да погоди же. — Вола взмахнула газетой. — Подойди сюда. Посмотри.

Питер нахмурился, но подошёл.

— Роберт Джонсон, помнишь? Мой приятель, водитель автобуса, тот, который отправлял твои письма? — Она постучала пальцем по верхнему левому углу карты в газетной статье. — Вот этот город — последняя остановка на его маршруте. Он проезжает мимо нас в одиннадцать десять по вторникам и субботам, а туда добирается поздно вечером. Что, если я завтра посажу тебя на этот автобус? Это сэкономит тебе самое меньшее двести пятьдесят миль, и тебе останется пройти всего лишь миль сорок. Слышишь? Ты вообще слушаешь?

Питер уронил костыли и рухнул на стул — от облегчения у него подкосились ноги.

— Вы это для меня сделаете? Всего сорок миль — это же ерунда!

— Нет. Сорок миль на костылях по лесам да по холмам — это совсем не ерунда. Это, я так думаю, минимум трое суток, то есть ровно столько, сколько нужно, чтоб вымотаться примерно до смерти. Но, по-моему, ты всё-таки выживешь и справишься. Так что сейчас ты остаёшься здесь. Уговор?

— Уговор. — Питер пожал протянутую руку, глядя Воле в глаза. На её лице ещё были видны следы слёз после того, что произошло в сарае, и он знал, что не может уйти, оставив всё как есть. И времени на то, чтобы всё исправить, осталось совсем чуть-чуть. — Уговор, — повторил он. — Только у меня три условия.

Сквозь деревья светила луна, такая же круглая и сливочно-жёлтая, как яйца, которые Пакс ел неделю назад. Он шёл по берегу, и желудок его сжимали спазмы. За полторы недели, прошедшие с тех пор, как его люди оставили его, он всего трижды ел досыта, да и то в последний раз его через несколько минут вырвало — это когда он проглотил протухшую рыбёшку с речного берега. Он выкопал ветчину из своих тайников и с гордостью смотрел, как Игла и Мелкий поедают мясо, но сам к нему не притрагивался. И с охотой ему по-прежнему не везло. Все запасы жира были сожжены, и теперь сжигались мышцы. Шкура болталась на нём, как чужая.