Сара Пеннипакер - Пакс

Вола посмотрела на него изучающе.

— Мир всегда прорастает единением, мальчик. Двое, но не двое. Оно есть всегда — это сплетение корней, этот гул. Я не могу быть его частью; это цена, которую я плачу за свой уход. Но ты — ты можешь. Твоё сердце будет биться в унисон. Ты можешь быть один. Но ты не будешь одинок .

— А если я потеряюсь?

— Ты не потеряешься.

— Мне кажется, я уже потерялся.

Вола потянулась через стол, обхватила его голову ладонями и сдавила.

— Нет. Ты нашёлся.

Она встала и, проходя мимо него, легонько поцеловала в макушку.

Трактор оказался не таким уж неудобным видом транспорта. Но при этом медленным, трясучим и громким — громким настолько, что, хотя Питер и сидел вплотную к Воле, поговорить было невозможно. Питера это не слишком огорчило — ему было о чём подумать. Даже когда они свернули на ровное шоссе, Вола продолжала молчать, и Питер рассудил, что и она погружена в свои мысли. Но когда она показала пальцем на ястреба, нарезáвшего круги у них над головами, он вспомнил одну вещь, про которую давно хотел спросить.

— А что у вас такое с птицами? Все эти перья…

Вола погладила пучок перьев на своём кожаном шнурке и улыбнулась.

— Ти Пуль . Родители говорили, что, когда я родилась, я была точь-в-точь птенец: торчащие перьями волосы, тощенькая шейка, и к тому же я днём и ночью пищала, требуя еды. Во мне есть креольская кровь, есть итальянская и ещё с полдюжины других кровей — все эти народы почитают птиц. И мама с папой дали мне имя Вола — по-итальянски это значит «летит», — но сами называли меня Ти Пуль — «Цыплёночек». Мои курочки дарят мне перья, и я ношу их в знак того, что, когда я родилась, во мне увидели птицу. Только и всего. Очень простая история.

Очень простая, но очень хорошая, подумал Питер. Теперь понятно, почему у Волы всегда делалось такое лицо, когда она брала в руки птицу Рух. Наверное, с этой куклой ей будет труднее всего расстаться.

Он оглянулся на четыре длинных дощатых ящика за сиденьем, в которые были уложены марионетки. Питер надеялся, что эти ящики не напоминают Воле гробы. Они живые, эти её удивительные куклы, они должны жить — жить по-настоящему, в реальном мире, а не только в сарае, где их представления больше похожи на епитимью.

И, может быть, Вола тоже захочет жить в реальном мире. Но про это, наверное, лучше не спрашивать, иначе будет уже чересчур.

Он всё ещё думал об этом, когда трактор дотарахтел до парковки перед библиотекой, где занял сразу три парковочных места.

Вола выбралась из кабины и подхватила один из ящиков. Питер последовал за ней, но на широких кирпичных ступенях остановился и тронул её за плечо.

— Знаете что, — прошептал он, — тут надо быть поосторожнее.

— Поосторожнее?

— Ну в смысле… со словами. Понимаете?

Вола смотрела на него в недоумении. Придётся сказать это вслух, подумал он.

— Ну, это такое место, где не принято говорить «дьяблеман».

— Ой, умоляю тебя, мальчик. Можно подумать, я этого не знаю. — Тон был сухой, но за ним скрывалась улыбка.

Питер открыл дверь и пропустил Волу вперёд.

Библиотекарша была похожа на пригоршню драгоценностей: яркий коралловый шарф, золотая шёлковая блуза, сапфирово-синяя юбка. Она улыбнулась Воле, помогла поставить ящик на стол, и, когда с него сняли крышку, рот библиотекарши сложился в идеальную букву О. Питер вспомнил, что он тоже лишился дара речи, когда впервые увидел этих марионеток. Он выскользнул за дверь, чтобы не смущать Волу.

Утренние облака разошлись, и небо было таким ярким, что слепило глаза. Все звуки тоже казались яркими, громче, чем обычно, — может, потому, что вся неделя прошла в тишине. Собачий лай, дружелюбный щебет двух женщин, скрип велосипедных тормозов, крики детей на игровой площадке рядом с парковкой — как ему не хватало этих звуков! Ему не хватало мира. Может быть, Воле тоже не хватало его все эти годы?

Он направился к площадке — глянуть, как играют дети. По большей части они просто носились туда-сюда, прыгали со скамеек и запрыгивали обратно, шлёпали ладошками по качелям — это была какая-то выдуманная ими игра. Серьёзная девочка с соломенными волосами, собранными в хвост, одна сидела в песочнице и, хмуря лоб от усердия, пересып а ла песок из одной кучи в другую, лопатку за лопаткой. А на углу песочницы со скучающим видом, подперев голову рукой в бейсбольной перчатке, сидел мальчик в линялой красной футболке.

Тот самый шортстоп. С тренировки.

Питер подошёл ближе.

— Привет.

Мальчик поднял взгляд, потом встал, как будто готовясь к драке. Он указал взглядом на костыли:

— А я-то думал, куда ты подевался.

— Как сыграли?

Шортстоп презрительно усмехнулся.

— Можно подумать, ты не знаешь, что вы нас уделали. — Он взял у девочки лопатку и сунул ей в руки розовую кофту. — Держи. Идём домой.

— Постой! — Питер вдруг запаниковал. Может, и он сделался странным, пожив неделю в лесу? Но мальчик подхватил сестру на руки, вытащил из песочницы и поставил на землю, и они уже собирались уходить, и этого никак нельзя было допустить. — Погоди! Скажи… вот когда ты стоишь на поле и знаешь, что должен делать, и готов? Когда игра вот-вот начнётся, и перчатка как будто часть руки, и ты точно знаешь, где должен быть? Ты знаешь это чувство? Такое… спокойствие. Мир.

Мальчик бросил на него хмурый взгляд, мотнул головой, как будто стряхивая с себя эту встречу, и зашагал прочь, таща сестрёнку за руку. Питер смотрел им вслед, чувствуя, что от него только что ускользнуло что-то ценное.

Однако у выхода с площадки шортстоп обернулся. Разглядеть выражение его лица было невозможно, но Питеру всё же показалось, что он уже не хмурится. Шортстоп поднял руку и вскинул вверх два пальца: мир. Питер сделал то же.

Когда он вернулся, библиотекарша распаковывала последний ящик. Откуда-то взялась стайка детей, встречавших каждую марионетку изумлёнными ахами и широкими улыбками. Вола молча стояла в сторонке, наблюдая. Потом повернулась уходить — и тут заметила Питера.

Он преградил ей путь костылём.

— Условие номер три? — спросил он, глазами показав на библиотекаршу.

Вола бросила на него взгляд, в котором смешались досада и признание своего поражения, и повернулась к библиотекарше:

— Забыла сказать, Биа: раз в неделю я буду приезжать. Буду учить детей, как управляться с марионетками.

Биа Букер улыбнулась медленной улыбкой, похожей на растопленную карамель:

— Это будет ужасно мило с вашей стороны.

Вола направилась к выходу, но Питер снова преградил ей путь.

Вола воздела руки:

— Ну теперь-то что?

Он поднял два пальца.

— Что? Ах так. Ладно. — Она вернулась к столу: — Биа. Два раза. Я буду приезжать два раза в неделю и заниматься с детьми.