Петр Комаров - Золотая удочка

«Чего только люди не выдумают! - рассуждал он. - Сколько лет на реке живу - никаких чудес не видал».

Держа острогу наготове, рыбак вглядывался в ночную воду, освещенную сильным лучом костра. Дно протоки было видно ему как на ладони. Вот две маленькие миноги присосались к одному камешку, и течение шевелит ими, как черными ленточками. Рак, вспугнутый светом,, попятился под корень старой талины, и только усы торчат оттуда, как живые льняные нитки. Шмыгнула под лодку ночная разбойница - касатка. Возле берега, среди чебаков, притаился трегубый конек, и все они похожи на затонувшие сучки дерева.

А вот сучок подлиннее, и не сучок даже, а целое полено. Острога летит вниз, и Дормидонт втаскивает в лодку извивающегося на трезубце сома.

Теперь течение несет лодку к правому берегу, где стоят рядом три тополя. Река под этим берегом глубже, и рыбы здесь больше. Метко бросая острогу, Дормидонт одного за другим снимает двух сазанов и верхогляда.

На дне протоки чаще стали попадаться коряги, валежины, тяжелые клубки торфяных кочек, сорванные паводком на заболоченном лугу. Вот полусгнивший ствол черемухи, занесенный илом. Вот трухлявый пенек ивы, наполовину погруженный в песок. Два корня торчком идут от него вверх, как бычьи рога. А вот из темноты выплывает обрубок еще какого-то дерева со странным» лохмотьями по бокам. Но Дормидонт видит, что это не лохмотья вовсе - это большие крылья птицы, и шевелятся они над серо-зеленой щучьей головой.

В страхе Дормидонт поспешно хватается за весла. Тупоносая его лодчонка быстро отплывает к левому берегу. С «козы» падают па воду и шипят красные угольки.

«Надо подбросить смолья в огонь», спохватывается старик и останавливает лодку. Пламя ярко вспыхивает над протокой и немножко успокаивает Дормидонта.

«Не померещилось ли? - размышляет он. - За всю жизнь такого не видел, страха не знал».

Неожиданно для самого себя он решает взглянуть на крылатую рыбу еще: двум смертям не бывать, одной не миновать. По-над левым берегом он поднимается вверх, осматривается по сторонам, потом поворачивает лодку по направлению к трем тополям и убирает весла. Рыбина ушла с прежнего места, но уплыть из протоки она не могла.

- Эвон-вон она где! - замечает он уродливую тень и, преодолевая страх, вглядывается в нее. - Э, да она еле жива, да и крылья-то у нее не свои! - вдруг восклицает рыбак и с легким сердцем пускает острогу чуть пониже серо-зеленой щучьей головы.

Утром Дормидонт показывал колхозникам водяного черта: это была побелевшая от старости, сильно израненная щука более метра длиной. Возле нее с распластанными на полу крыльями лежал крупный степной коршун.

Дормидонт пояснил, что, видимо, щука стояла где-то на речной отмели, когда ее заметила птица. Коршун вцепился в рыбину острыми когтями, но не справился со своей жертвой: щука ушла в глубину и утопила хищника, который так и не успел разжать когти. С коршуном на спине и увидели ее в Кривой протоке молчановские рыбаки.

Бакенщик Евсей, с которым я ходил на рыбную ловлю, часто подтрунивал надо мной:

- Какой же ты рыбак, если ерша в руках не держал?

Он рассказывал об этой рыбе с уважением, говорил, что ерши здесь бывают в полпуда весом и в полметра длиной.

До поры до времени я помалкивал, но наконец знаменитый амурский ерш был пойман, и самым неожиданным способом.

Я шел вдоль узкого ручейка, образованного летним паводком. Ручеек этот стекал из прибрежного озера в Амур и был настолько мал, что три жердочки, переброшенные через него в виде мостика для пешеходов, уже создавали запруду. У нее я и остановился. Вода переливалась прямо через мостик и пробила тут неглубокую вымоину. Мне показалось, что в яме шевельнулась рыба. Я присмотрелся и вполне отчетливо увидел ее колючий, почти во всю длину тела, спинной плавник и зеленовато-желтые бока в темных, неправильной формы пятнах. Видно, рыбина поднялась сюда из Амура, чтобы поджидать гольянов и востробрюшек, возвращающихся из озера в реку.

Перегородив ручеек ниже по течению таловыми прутьями, чтобы рыба не могла уйти ни вниз, ни вверх, я вернулся к мостику и занялся охотой. Рыбина стрелой вылетела из ямы на отмель, где и попалась в мои руки. Бакенщик, осмотрев мою добычу, сказал:

- В полкило рыбешка. Но хоть полкило - не полпуда, зато все-таки ерш!

Теперь пришла моя очередь посмеяться над стариком. Я объяснил ему, что пойманная мною рыба, так похожая на ерша, называется аухой, что водится она только в Амуре и что Амур - единственная река в Советском Союзе, где ершей нет.

- Выходит, и ты, Евсей, не ловил ершей, - пошутил я.

Бакенщика это не обескуражило. На шутку он ответил шуткой:

- Зато уха из аухи - не оттянешь за ухи.

Я шел по крутому берегу Зеи.

Снизу, от реки, слышались детские голоса:

- Митька, загоняй, загоняй!

А ты, Ванька, зайди справа, не то отпугнешь!..

- Крики эти меня остановили.

Подойдя к самому яру, я заглянул вниз. Трое ребятишек стояли в одних рубашонках по колено в воде, а штаны держал» в реке - по ее течению. Нижние концы штанин были перевязаны веревочками, вода и воздух наполняли их, и от этого они вздувались колбасой.

- Что это вы делаете, ребята? - спросил я.

- Рыбу ловим, - ответил за всех белоголовый парнишка лет девяти. Сказав это, он обернулся к другому мальчику, похожему на него, - видимо, тот был его братом: - Ванька, сбегай за штанами дяди Федора, они большие, ими много рыбы можно поймать.

Ванька вылез ив воды, но никуда не пошел.

Я спустился к ребятам.

- Как лее вы ловите рыбу?

- А вот, гляди!

Ребятишки подняли свою «снасть» и выбежали на песок. Перевернув штаны, они вылили из них воду. На песок высыпалось несколько трепещущих рыбок. Ванька быстро подобрал их и положил в медный солдатский котелок, который стоял тут лее.

- Видишь, уже полную манерку наловили.

В котелке плескались гольяны, пескари, мелкие чебачки.

Некоторые рыбешки уже засыпали и высовывали из котелка свои головы, хватая воздух открытыми ртами.

Я стал наблюдать за ребятами. Ногами они взмучивали воду. Стаи рыбок, что сновали по дну, собирались в мутных местах и сослепу попадали в рыбачьи штаны, как в вентерь.