Виктор Потиевский - Рисса

Барсуки старались меньше шуметь, но все равно убегали торопливо, панически, и треск от их бега хорошо был слышен чуткому хищнику. Крупный бурый медведь уже давно пасся здесь, присаживаясь и переползая на заду, передними лапами захватывал колосья с вкусными зернами, только начинающими крепнуть, еще не твердыми и сладкими. Он совсем не собирался гнаться за барсуками, но этот шум его встревожил, даже немного напугал, и тем самым привел в раздражение. Зверь рявкнул, подняв голову, громко и грозно. Его рык, звучный, басовитый, покатился по овсам к лесу, подхлестывая барсуков. Эхо медвежьего рева, короткого, резкого, могучего, заметалось между елями опушки и ушло в глубь леса, предупреждая всех, что лесной хозяин здесь, что он в поле, у своих овсов, что он силен и свободен, как и было во все прежние времена.

Шум убегавших зверей стих, а мишка еще долго стоял, прислушиваясь к лесной тишине и принюхиваясь к теплому ветру. Морда его была поднята, черная влажная мочка носа шевелилась, словно он прощупывал ею легкий ночной ветерок, полный многих запахов, которые надо было и уловить, и разделить, и распознать, а также почувствовать — нет ли в них хотя бы отдаленных признаков чего-либо тревожного, опасного, связанного с человеком. Но никаких причин для тревоги не было, и косолапый снова опустился на землю и продолжал лакомиться овсами.

Уже вернувшись в нору, Бес еще долго чистился, лежа в гнездовом помещении на пахучей подстилке из сухих трав. Он тщательно чистил зубами шерсть, выгрызая комки грязи, выковыривая обломки веточек колючих растений, например шиповника, — такие цепкие и липучие, чистил лапы и в этом находил какое-то успокоение. Чтобы прийти в душевное равновесие, старый зверь должен был что-то делать — методично, упорно, аккуратно, как все, что он делал.

Семья его уже спала, хотя кормежка не была полной и сытой. Но все уснули почти сразу, устав от долгого отчаянного бега, к которому барсуки не привыкли, особенно сейчас, осенью, когда они, уже отяжелев от жира, накопленного на зиму, бегали совсем мало. Да еще и от пережитых волнений, после которых всегда надо спать, чтобы восстановить здоровье — и зверю, и человеку.

Бес вслушивался в мерное дыхание спящей барсучихи, в сопение малышей и продолжал чиститься.

Охотники за барсучьей семьей так и не дождались своего часа. Васька считал, что пока еще опасно, надо выждать. А его напарник уже не мог больше ждать, и они решили собираться. Долго спорили, наконец остановились на таком варианте:

Лешка выходит к дороге, до которой несколько километров, Васька его туда выведет. На попутных и доберется в город. А главный любитель барсучатины — Васька — все-таки останется. На несколько дней уйдет в Кривое урочище, — там он и прежде охотился, ставил петли на лося, сейчас тоже пора поставить, да и другие «охотничьи» дела найдутся. Избушка там есть, в самой глуши, там и переждет недельку, ведь отпуск у него. А потом вернется сюда, да и, может, выкурит этих толстозадых перед возвращением в город.

Однако в последний момент судьба все-таки еще раз столкнула этих людей с барсучьим семейством. Уходя, упаковав вещи, запрятав оружие в рюкзаки, они решили еще раз пройти возле барсучьей норы — нового жилища барсуков, уже известного им. Посмотреть, как и что…

Неподалеку присели отдохнуть, перекусить, попить чайку, залитого в термос. Им теперь скрываться нечего, они теперь не браконьеры. Оружие запрятано, нору не обкладывают. Гуляют по лесу, и все. Туристы!

И вот, когда Васька пошел в овраг к ручью мыть руки, а Лешка раскладывал еду к чаю, случилось неожиданное происшествие…

Лешка отошел в сторону шагов на сто — в поисках брусничника — захотелось в чай горсть ягод бросить — и вдруг… Увидел в двух шагах от себя крупного барсука. Как зверь оказался здесь — это была мать-барсучиха, — непонятно. Может, заслышав человека, затаилась она, может просто увлеченная прогулкой, поиском пищи, пропустила момент опасности… Неизвестно.

Только долю секунды они смотрели друг на друга. Обладавший мгновенной реакцией молодой и сильный Лешка схватил толстый и тяжелый сук, оказавшийся рядом, и изо всей силы хрястнул им по голове и спине несчастного зверя, успевшего сделать только два или три шага. Барсучиха издала странный звук, вроде храпа с выдохом, и повалилась на бок.

Ошалевший от удачи Лешка схватил добычу за задние ноги и бегом понес к месту, где были разложены вещи. Добежав, взвесил на руках: «Тяжел, зверюга, килограмм двадцать пять, не меньше, будет», — прикинул и швырнул барсука на рюкзаки. Звать Ваську не стал: придет — удивится. Пусть знает, каков Лешка — «салага» или «малыш». Они оба за этими барсуками вон сколько гонялись, а тут — на тебе, без огня, без дыма, без выстрелов, без проблем. Лешка сперва подумал, что надо бы в рюкзак спрятать, пока здесь егерь этот чертов не появился, но не хотелось без Васьки рюкзаки распаковывать: через пару минут сам придет. Да и так — эффектнее… И он стал резать хлеб, сало, наливать в кружки чай.

Васька подошел, присел на парусину рядом.

— Ну что, налил уж?

— Налил… Но у меня тут кое-что для тебя есть. Сейчас ахнешь.

— Что еще стряслось?

— Да барсучину поймал, гляди!

Лешка обернулся к рюкзакам и обомлел: зверя там не было…

— Какого еще барсучину? Шутить изволите?

— Да нет… — растерянно пробормотал Лешка, и его старший напарник понял, что тот не шутит.

— Так где ж он?

— Только что был здесь…

— Ты что, его убил?

— Да.

— А что я выстрела не слышал?

— Да я его дубиной, здоровенным суком, по балде трахнул, он и окочурился.

— «Окочурился»! — передразнил Васька. — У них сейчас такой слой жира на спине, что и топором-то не сразу убьешь, а ты — «дубиной», «суком». Бил-то поперек или вдоль?

— Вдоль… Но с головы…

— Ну и что ж, что с головы? Весь удар на спину и пришелся, на жир. А барсуки, как еноты, любят иногда мертвыми прикидываться, чтобы обманывать таких дураков, как ты. Надо было сразу и прирезать. А ты бросил и успокоился. А толстозадый потихонечку и сбежал. Сейчас сидит в своей норе, над нами посмеивается, целехонький и здоровый. Даже голова у него не болит.

Васька оказался прав. Удар пришелся на жировую прослойку, и мать-барсучиха совсем от удара не пострадала. Мертвой только прикинулась. Но не посмеивалась она над двумя этими злыми людьми, своих забот у нее хватало.

Эта осень была уж как-то особенно тревожна для семейства Беса. Событий хватало. Мы часто думаем, что дикие звери погибают только от пули или от старости. Ну, еще — от опасной инфекции. Но это вовсе не так. И от инфарктов они погибают тоже. Только никому это не известно. Никто не наблюдает за состоянием сердца дикого зверя. А сердце у него, как и человеческое, иногда не выдерживает перегрузок, волнений, тревог и страхов. И каким образом удалось нашему старому Бесу пережить эту тревожную осень, тоже непонятно.