Виктор Потиевский - Рисса

В это мгновение и ударил выстрел. Человек видел, что рысь так и осталась лежать, не шелохнувшись. Только от головы ее поплыло по снегу алое пятно. Он подошел к зверю. Никогда не встречал он такой крупной рыси. Пнул ее носком сапога, повернул на спину — она откинулась, по-мертвому раскинув лапы и разинув пасть. Он взял ее за задние ноги, взвалил на плечо и понес к машине, стоявшей здесь же, на лесной дороге. Что-то негромко сам себе напевая, он швырнул Риссу на грязные доски кузова и сел в кабину.

Жил он в городе, почти в центре, имел свой дом с огородом. Эти старые дома давно собирались снести и построить на их месте новый микрорайон, но все никак не сносили. Он жил здесь, разводил кроликов, выращивал картошку. Вся его семья — жена, он сам, двое почти взрослых сыновей — прилежно работала на огороде, поддерживала порядок в доме. И непонятно, как в этом трудолюбивом человеке возникла холодная жестокость ко всему лесному. Он, в общем-то, скрывал свою жестокость. Скрывал и от своей семьи, и от соседей. И пожалуй, только в лесу был самим собой: ставил запрещенные ловушки, петли, загонял лосей по насту, травил дымом барсуков…

Когда он бросил Риссу на крыльцо дома, все домочадцы увидели ее. Был выходной, и его ждали с охоты. Жена смотрела издалека, а парни стали ощупывать шерсть, лапы, голову зверя.

— Пап, да она живая! — вскрикнул один из них.

— Ну да… — засмеялся отец. — Уже часа два, как едем, она уж холодная, шкуру трудно снимать будет.

— Да ты потрогай, глянь, она дышит!

— Вот чудеса! — удивился отец. Он внимательно осмотрел рану на голове рыси и не нашел пулевого отверстия. Он стрелял зарядом, приготовленным для лося, ранение оказалось касательным, и пуля, скользнув, рассекла только кожу лба. От удара Рисса потеряла сознание. Перед выстрелом она прижалась к земле, это и спасло ее от гибели — пуля прошла чуть выше, едва коснувшись головы.

— Ну и дела, — сказал браконьер. Победное, торжественное выражение, которое минуту назад было на его лице, сменилось растерянностью. Сейчас этот большой сильный зверь очнется — и что тогда? Он потянулся к ружью…

— Пап, да ты что? — спросил младший.

— Да нет, сынок, пусть, конечно, живет. Только что мы с ней делать-то будем?

— Посмотри, да она закольцованная, — заметил старший сын, — вон на ухе алюминиевая сережка!

— А давай ее вместо Тимки привяжем! Его-то уже нет, — посоветовала жена.

— Да ну, мам, рысь ведь, зверь-то какой! И потом, сорвет она цепь.

— Не сорвет, цепь железная, да и ошейник толстый кожаный, — вмешался отец. — Пусть дом охраняет, делом займется зверюга. А мы ее кормить будем. И выходит, не зазря.

— Ни у кого такого сторожа нет! — обрадовался младший.

И на рысь напялили ошейник, принадлежащий собаке, давно погибшей на охоте, и оставили лежать около собачьей будки на снегу. Было тепло, текло с крыш. Но младший сын хозяина все равно притащил подстилку, постелил ее в собачьей будке и втащил туда еще бесчувственного зверя.

Очнулась Рисса ночью, когда над городом висели звезды. Долго не могла припомнить, что с ней произошло, но постепенно память вернулась. Рисса вспомнила выстрел и поняла, что она у людей. Очень ломило голову, и хотелось пить. Принюхалась, стараясь разобраться в запахах. Все они были тревожными. Рисса поднялась. И ее сразу испугал совсем близкий звякающий звук. Постояла. Снова двинулась — опять звякнуло. Снова замерла. Ведь она не знала цепей! В конце концов решила, что это не опасно. Осторожно вышла из будки. Вокруг было тихо, только отдаленный незнакомый шум ночного города напоминал ей, что это необычная ночь. Что она не у себя дома, в лесу, и что сейчас нельзя пойти в соседний овраг на охоту. Поискала воду, нашла. Вода была отвратительной: пахла человеком, железом и еще чем-то неприятным, чужим. А ей очень хотелось пить, тошнило от жажды, и она вылакала всю миску. Стало легче. Но ошейник раздражал. Ей казалось, он душит ее.

Было так же тихо. Человеческое жилье молчаливой горой стояло рядом. Рисса знала, что это обманчивая тишина. Там люди. Живые и сильные. Она решила уйти. Рванулась в сторону от человеческого дома, но цепь звякнула и остановила Риссу. Стало ясно, что просто так не освободиться. Сначала в порыве отчаяния она пыталась грызть железную цепь, рвалась прочь, надеясь, что цепь отпустит ее. Риссу тошнило. Всю ночь она провела в тревожной дремоте. Есть не хотелось. Она обреченно ждала утра, словно утром должно было произойти что-то самое страшное.

Но утром ничего не произошло. Несколько раз люди проходили мимо ее убежища, где она лежала, ощетинившись, приготовившись к последнему бою. Один из сыновей хозяина, младший, подошел ближе других — Рисса зашипела, и он ушел. Она видела, как он поставил на землю миску, и тут же почувствовала приятный запах еды. Но не шелохнулась. Люди куда-то ушли и вернулись под вечер. Прошли несколько раз мимо Риссы и скрылись в своем жилище. Она все лежала, ощетинившаяся, настороженная, в ожидании беды. Перед рассветом решилась подойти к тому, что оставил около нее человек. Понюхала. Слюна заливала ей рот, горло. Очень хотелось есть. Но от еды пахло человеком и железом, так же как и от капкана, в который чуть не угодила Рисса, и от ловушки, в которую она попалась. И все-таки пахло не совсем так. Потому что в ловушках было сырое мясо или живой зверек. А здесь стояла вареная пища. Но осторожная Рисса голодной вернулась в будку, так и не тронув еды.

До утра она пыталась дремать, но запах пищи раздражал ее, не давая уснуть. Когда она все-таки засыпала, ей снилась еда. Утром люди снова ушли. Весь следующий день она так же не выходила из будки, с опаской косилась на еду, шипела, когда невдалеке проходили люди. Поздно ночью, почти под утро, не выдержала и торопливо, озираясь, вылизала все.

Теперь Рисса не сжималась в жесткий ощетинившийся комок. Она была настороже, но уже наблюдала через входное отверстие будки за всем, что происходило во дворе. Ее внимание привлекла крупная, как тетерев, птица с ярким оперением. Важно ходила она по двору, склевывала что-то в земле, гордо подняв голову, наблюдала за будкой, где лежала Рисса.

Петух напоминал Риссе старого Карла. И Карл, и этот петух держались очень гордо, но во всей позе Карла чувствовался ум птицы, а в гордой позе петуха была видна надменная его глупость. Очень уж не похож он был на лесных жителей, которых она помнила. Зелено-желтое переливчатое оперение сверкало на весеннем солнце, ярко-алый гребешок, венчающий голову, как бы подчеркивал его избранность среди остального, тусклого, животного мира.

Первое желание Риссы было поймать эту самоуверенную птицу. Но рысь смутно понимала, что она в неволе и не может, как в лесу, охотиться на петуха или на другое животное здесь, во дворе. С рассветом петух взлетал на забор и пел. Сначала это беспокоило Риссу, потом она постепенно привыкла к его резкому крику.