Виктор Потиевский - Рисса

Вечером к будке пришел хозяин дома, тот, кто стрелял в Риссу. Он говорил спокойным голосом, обращаясь к ней, принес в миске еду. Как только Рисса увидела его, она вспомнила и Большого Уга, убегавшего по окровавленному снегу, и долгое эхо выстрелов в лесу, и свой ужас перед тем роковым выстрелом, который принес ей неволю. Ее трясло от ненависти и страха. Забившись в будку, она злобно шипела, приоткрыв зубастую пасть и приготовив переднюю лапу для удара. И он не решился подойти ближе. Когда он ушел, рысь еще долго не могла успокоиться. Но еду ночью съела, потому что была голодна и уже знала, что пищу, которая в миске, можно есть.

Больше хозяин не подходил к будке. Проходя мимо, он иногда ворчал, говорил что-то недоброе в ее адрес — это она понимала по тону.

По утрам еду теперь постоянно приносил младший сын хозяина. Рисса стала привыкать к его запаху, почти перестала его бояться. Когда он приносил пищу, рысь уже не шипела, не щетинилась. Молча наблюдала за ним. Однако съедала свою порцию только ночью, как прежде. Часто она просыпалась перед рассветом с чувством беспокойства. Ее тянуло на охоту. Иногда спросонья ей казалось, что достаточно выйти из этого деревянного логова, как она окажется в лесу, около родного ручья, где была такая холодная и вкусная вода. И где не было опасных запахов человека. Но стоило высунуть голову из будки — и надежды исчезали вместе с остатками сна.

Двор был небольшой, огороженный деревянным забором, от которого хорошо пахло сосновым лесом. В углу двора — Рисса давно это чувствовала — жили какие-то звери. Она их не видела, но запахи и звуки, идущие оттуда, ей — лесному хищнику — говорили достаточно много. По ночам во дворе появлялись мыши. Но не полевые, каких иногда ловила Рисса, а другие, очень похожие на полевых. Они были и меньше, и пахли немного деревом, немного человеком и еще незнакомыми запахами. Рысь уже освоилась и охотно поймала бы такого зверька. Но мыши были осторожны, будку обходили далеко, а цепь надежно ограничивала свободу Риссы. Днем на дворе бывало беспокойно, люди чаще стали появляться в середине дня, и у Риссы незаметно изменился образ жизни: днем она не могла спокойно спать и в основном высыпалась ночью. Но и ела ночью, потому что выходить при свете из будки не решалась.

По нескольку раз в день приходил младший сын хозяина. Приносил еду, в которой было много вкусного мяса. Просто приходил, садился неподалеку, но за пределами длины цепи.

Он, может быть, подошел бы ближе, но отец ему не разрешал. И еду подавать Риссе отец велел так, чтобы подвигать ее палкой. Мальчик говорил, обращаясь к рыси, добрым спокойным голосом. Рисса не шипела, она слушала его, и ей уже нравилось, что он приходит. Потому что с ним были связаны приятные впечатления от вкусной пищи, и еще она начинала чувствовать, что от этого человека не надо ждать беды. В эти минуты вспоминала она и того бородатого, который дважды спас ее, и уже смутно, но все-таки всплывала в ее памяти маленькая дочь лесника, которая в далекое доброе время детства дала ей имя Рисса.

Память и человека, и животных порой позволяет связывать, казалось бы, не связанные ничем события и эпизоды жизни. Когда приятные воспоминания выстраиваются в памяти, ставя в один ряд совершенно разные события, то внезапно можно понять то, что было прежде загадкой. Так и у Риссы. В ее памяти встали в ряд люди, делавшие ей добро. И она почувствовала к сыну хозяина расположение и неожиданное доверие. Посидев немного, он уходил. Но рысь уже ждала этих встреч. Настороженный, недоверчивый, одинокий зверь все-таки испытывает необходимость в общении и, пожалуй, в привязанности к другому — к своему детенышу или даже к человеку.

А весна овладевала природой. За время, что Рисса прожила во дворе в неволе, снег стаял, земля стала теплой. Риссин ручей там, в родном лесу, уже по-весеннему бурлил, неся талые воды в озеро. Но она этого не могла видеть. Прилетели скворцы и грачи и целыми днями трудились и в середине двора, и у самого забора. Они так тщательно осматривали землю двора, словно прошлым летом что-то здесь потеряли или спрятали и забыли где. Птицы ссорились между собой, громко кричали. Риссе было обидно, что ее просто не замечают, что она, сильная и полновластная в лесу, здесь бессильный наблюдатель. Она чувствовала себя здесь лишней. И еще более чужим казался ей этот двор ее неволи.

Целыми днями лежала она, с тоской смотрела из собачьей будки на мир и молчала.

Иногда у забора появлялся петух. Он проходил важно, по всей длине ограды, медленно, словно проверял порядок. Птицы — и грачи, и скворцы, и воробьи — держались от него на почтительном расстоянии. Никто с ним не хотел связываться. Потому что он был не только горд и глуп. Но и нахален. Риссу все это забавляло. Но печаль давила на ее звериное сердце, ей виделся лес. Огромные сосны, бурливые ручьи, зайцы, бегущие по тропам, пушистые мхи, пахучие ягоды и многое-многое другое, что шумит, шуршит, цветет, пахнет, поет, бегает и летает в бескрайнем лесном мире, который у нее отобрали.

Ночь была на исходе. На севере весной ночь сумеречная, не темная. А к началу лета ночей не бывает совсем: в самое глухое ночное время светло как днем. И все равно ночь сохраняет свои права. Звери так же продолжают свой образ жизни в то время, когда люди спят.

На рассвете Рисса услышала шорох. Она выглянула и увидела длинноухого зверька, который беззаботно прыгал по двору невдалеке от нее. Сбежавший из клетки кролик словно разбудил в ней стремление к свободе. Рисса дрожала, глядя на него. Она подобралась, напружинилась и прыгнула мощно, резко, стремительно. В момент прыжка цепь натянулась, дернула ее и вдруг, хрустнув, отпустила. Лопнул кожаный ошейник. Ведь он был собачьим!

Старый кожаный ошейник, к счастью, не выдержал ее мощного броска. Не лопни он — жизнь Риссы повернулась бы совсем по-другому. И неизвестно, удалось бы ей уйти когда-нибудь с этого рокового двора. Так бывает, что судьба зависит от какой-нибудь мелочи: сломанного замка, отсыревшего патрона или порванного ошейника.

Ошейник упал. И Рисса поняла, что она свободна. И осторожно, мягкими шагами, как на охоте, двинулась к забору. Рисса вся трепетала от радости, от чувства свободы, забыв про кролика, стремясь побыстрей уйти. Она ощущала себя уже, как прежде, сильной, уверенной.

Она снова была лесной рысью.

Перед изгородью она огляделась, потянула чуткими ноздрями сладкий сосновый запах кольев и досок забора и легко перемахнула через него, едва коснувшись верха передними лапами. Огляделась. Длинная, пустынная, как лесная просека, улица открылась ей. И вдруг Рисса уловила, что справа вдалеке шумят деревья.