Павел Мариковский - Шагая по пустыне…

Бедный тарантул! Его выкопала и съела песчанка. Кто бы мог подумать, что этот распространенный житель пустыни, отъявленный вегетарианец лакомится пауками. И судя по всему, у него в этом ремесле имеется недюжинный навык. Песчанке давно известен секрет расположения норки среди выброшенных наружу катышков, не без труда разгаданный мной, она ловко, не тратя времени на поиски, проделывает узкую копанку. Быть может, песчанка — ловкая охотница за тарантулами и она одна из немногих, постигших искусство добычи пауков. Интересно, появятся ли когда-нибудь тарантулы, которые будут предусмотрительно селиться подальше от колоний этих грызунов?

Наверное!

Я люблю этот уголок песчаной пустыни, заросший саксаулом. Здесь по одну сторону синеет хребтик Тас-Мурун, по другую — видна гряда песков с джузгуном и песчаной акацией. В этом месте особенно хорошо весной. Среди кустиков саксаула земля украшена пятнами широченных морщинистых листьев ревеня, по нежно-зеленому фону пустыни пламенеют красные маки. Между ними, яркими и нарядными, вкраплены крошечные цветы пустынной ромашки, оттеняющие своей скромной внешностью и чистотой кричащее великолепие горящих огнем цветов. В это время безумолчно звенят жаворонки, несложную перекличку ведут желчные овсянки.

— Кто скажет, почему маки растут только возле кустов саксаула, — задаю я загадку своим спутникам. — Да только с западной стороны?

Но сегодня все устали. Не желают угадывать. Молча устраиваются на ночлег, расставляют палатки, разворачивают спальные мешки, поглядывая в сторону костра, от которого разносится аппетитный запах еды.

Во время ужина я раскрываю загадку.

Красные маки, как роза ветров. Восточные ветры намели за кустами небольшие сугробы снега, а когда они растаяли, увлажненная земля дала жизнь чудесным цветкам.

Еще хорошо это место тем, что тут с реки Или идет небольшой канал. Мутная, чуть беловатая вода не спеша струится на далекие посевы. Рано утром на канале я вижу необычное. Что-то здесь произошло, разыгралась какая-то трагедия. Вот вода пестрит черными комочками. Местами у самого берега они образовали темный бордюр или тянутся по воде длинными полосами. Не раздумывая, я спускаюсь к воде с крутого берега канала. Что бы это могло быть?

— Бросьте это! — кричит мне сверху Саша. — Не видите, овечий помет с кошары попал в воду!

Но «овечий помет» (мне самому вначале таким показался) — небольшие чернотелки, все, как на подбор, одного вида: самки чуть крупнее, самцы тоньше, стройнее. Почти все жуки мертвы. Лишь немногие из них еще шевелят ногами, редкие счастливцы, запачканные жидкой тиной, уцепились за твердую землю, выбрались из предательского плена, обсыхают или, набравшись сил, уползают наверх, подальше от страшной гибели.

Жуков масса, не меньше десяти тысяч. Все они скопились в небольшой части канала длиной около двухсот метров. Быть может, этому способствовало то, что здесь спокойное течение воды.

Настоящие жители безводных пустынь они, попав в нее, оказались совершенно беспомощными.

Но что завлекло жуков в воду?

В пустынях живет много разнообразных видов жуков-чернотелок. Они потеряли способность к полету, зато их толстая и прочная броня срослась на спине и образовала панцирь, предохраняющий тело от высыхания в климате пустыни.

Вот и сейчас бродят возле нас самые разнообразные чернотелки. Некоторые из них подползают к воде, но решительно заворачивают обратно. Вода им чужда или неприятна. Они даже не умеют ее пить, а необходимую для организма влагу черпают из растительной пищи. Только эти странные небольшие чернотелки не сумели разгадать опасность и попали в непривычную для себя стихию.

Наверное, жуки куда-то переселялись, подчиняясь воле загадочных инстинктов, отправились все сразу в одном направлении и, встретив на своем пути воду, не смогли превозмочь чувства заранее взятого направления путешествия.

Я брожу возле канала, фотографирую протянувшиеся в воде длинные полосы печальной процессии утопленников и вижу одного, за ним другого беспечно ползущих к каналу. Они спускаются вниз, бездумно вступают в воду и беспомощно в ней барахтаются. Это те, кто отстал от всеобщего помешательства. Откуда им, таким глупцам, почувствовать смертельную опасность. Они — тупые заведенные механизмы, неспособные даже разглядеть своих погибших сородичей.

Под ногами шуршит песок и посох равномерно и мягко постукивает о дорогу. Впереди бесконечные песчаные холмы, покрытые редкими кустиками белого саксаула. Скоро ли кончится песчаная пустыня? Наконец показались темно-красные скалы Большого Калкана. Там наш бивак.

Во всем сказывается осень. Главное же, не стало насекомых. Кое-где перебежит дорогу песчаный муравей, на длинных ходульных ногах проковыляет чернотелка, сверкнет крылом песчаная кобылочка. Но вот откуда-то появилась хищная муха-ктырь — Апоклеа-травиалис. Он какой-то особенный. Пролетит вперед, сядет на дорогу, повернется головой навстречу и, уставившись большими черными глазами, рассматривает меня. И так много раз. Что ему надо? Неужели такой любопытный?

И снова мерное шуршание шагов, постукивание посоха, и теперь еще этот неожиданный спутник. Понравилось со мной. Ну что же, может быть, и до бивака вместе доберемся. Но из-под ног неожиданно вылетает большая муха, ктырь бросается на нее. Удар сверху, падение вместе на землю, несколько секунд неподвижности, и удачливый охотник поднялся вместе с добычей в воздух и летит от дороги прочь в сторону.

Так вот зачем он меня провожал! Ожидал, когда из-под моих ног вылетит напуганное насекомое. Чем плоха уловка. Даже в этой глухой пустыне, где нет скота и давно уничтожены джейраны, архары и другие крупные звери, сейчас пригодилась. Интересно узнать, что это, древний инстинкт, проснувшийся в ктыре, или, быть может, личный и случайно приобретенный опыт. Впрочем, так ведут себя многие животные. Рядом с поездом летит кобчик, ожидая, когда из придорожных зарослей вылетит напуганная грохотом железа пичужка. Провожает автомашину лунь, высматривая, не шелохнется ли осторожная мышка, затаившаяся в траве, во время похолодания возле овец кружатся ласточки и ловят на лету поднятых из травы мошек, а скворцы усаживаются на спины пасущихся животных и оттуда высматривают потревоженных кобылок.

Через несколько лет я снова на Поющей горе, и опять вышагиваю по знакомой дороге. По ней давным-давно никто не ездит, песком занесло колею.

Высматривая добычу, ктырь ворочает головой.