Павел Мариковский - Насекомые и цветы

Норка, наконец, оставлена, и неместринида висит над какой-то ямочкой, потом долго и настойчиво что-то ищет над поверхностью земли. У многих неместринид неизвестно, как развивается потомство. Предполагается, что самки откладывают яички в кубышки саранчовых. Их личинки также паразитируют на жуках и некоторых других насекомых. Как бы там ни было, наша белоголовая неместринида принялась за ответственное дело устройства потомства и, наверное, ищет кладку яиц кобылки. Вот почему теперь она не обращает внимания на цветки и настойчиво летает над землей. Пожелаем ей в этом деле удачи!

Мы оживились, когда среди бесконечных голых холмов, покрытых черным щебнем, показались красные скалы с расщелиной между ними. На дне расщелины сияла яркая и чистая зелень! Может быть, она казалась такой необычной и цветастой потому, что была в обрамлении красных гор.

Остановив машину, я спускаюсь вниз и обхожу стороной заросли могучего тростника. Что там, за ним, на крошечной полянке? Она так красива: заросла курчавкой, перевита цветущими вьюнками и по краям обрамлена высокими яркими цветками кипрея. Там гудят пчелы, и мне приятно слышать эту симфонию беспрерывно работающих крыльев, исполняемую жителями крошечного оазиса, среди почти мертвой каменистой пустыни.

Весной по расщелине тек родничок. Но теперь он высох, и вода ушла под камни. Но, едва я вступаю в густое переплетение стеблей вьюнка, со всех сторон из тенистых укрытий вылетает целая туча комаров и облепляет меня с головы до ног. Вслед за ними, шурша крыльями, в воздух поднимается эскадрилья стрекоз-симпетрум, набрасывается на алчных кровопийц.

Стрекозы и комары, спрятавшиеся на весь день от жары и сухости в зарослях трав, прилетели сюда с попутным ветром по меньшей мере за двадцать километров с реки Или. Отсюда она виднеется едва заметной полоской.

Пока над крошечным оазисом происходит ожесточенный воздушный бой, я, побежденный атакой кровососов, позорно бегу наверх в пустыню, к машине. Нет, уж лучше издали, с безопасного расстояния полюбоваться скалами и узкой ленточкой зелени.

Но скоро комары, сопровождаемые стрекозами, добираются и до нас, и мы спешно удираем на машине к скалистым вершинам, ныряя с холма на холм по едва заметной дороге, усыпанной камнями.

Вот на нашем пути распадок между горами, поросший саксаулом, караганой и боялычом. Надо хотя бы на него взглянуть. Мы бредем по редким зарослям кустарников, присматриваемся. Из-под ног во все стороны прыгают кобылки-прусы. Много их собралось сюда с выгоревшей от летнего солнца пустыни. Благо, есть сочная зелень кустарников. Мчатся муравьи-бегунки. Проковыляла чернотелка. И будто нет ничего стоящего внимания. Но в стороне, на большом камне, колышется что-то темное. Надо подойти! В шикарном одеянии, будто из черного бархата, украшенного сверкающими бриллиантами светлых пятнышек, лежит, распластав крылья, большая бабочка. Ее наряд чист, свеж и говорит о молодости. Кто она?

Я осторожно наклоняюсь над прелестной незнакомкой. Это бабочка-сатир. Она вяла, равнодушна, едва жива. Легкий ветерок колышет ее распростертые в стороны крылья, и она не в силах ему сопротивляться. Эта бабочка — обитательница горных лугов, покрытых сочной травой, скалистых склонов, заросших густой растительностью. Она, неудачливая путешественница, попала сюда издалека — или с севера, с гор Джунгарского Алатау, или с юга, с хребта Кетмень (до них добрая сотня километров) — и оказалась в суровой выгоревшей каменистой пустыне без единой травки и цветка, на котором можно было бы подкрепиться нектаром, восстановить силы, истраченные на далекий перелет. Может быть, неудачницу можно еще возвратить к жизни?

Я готовлю капельку сладкой воды и опускаю в нее головку бабочки. Сейчас спираль пружины хоботка развернется, бабочка жадно примется утолять жажду, и я стану свидетелем чудесного исцеления. Но капля сладкой жидкости — запоздалое лекарство. Моя пациентка к ней безучастна, попытки лечения ни к чему не приводят. Тогда я вспоминаю, что органы вкуса бабочек находятся на лапках передних ног. На цветках с помощью ног насекомое узнает пищу, прежде чем приняться за трапезу. Я осторожно смачиваю лапки сладким сиропом. Но и эта мера слишком поздна. На моих глазах бабочка замерла, уснула. Жаль несчастную путешественницу! Она не долетела до маленького зеленого рая с цветками кипрея и вьюнка, полных живительного нектара, всего каких-нибудь полкилометра.

Сегодня очень тепло. Настоящая весна, и журавли летят. Откуда их столько? Унизали все небо цепочками, перекликаются. Воздух звенит от песен жаворонков. Всюду — биение пульса жизни. Пустыня только начала зеленеть, и желтыми свечками засветились на ней тюльпаны. Надо бы мне присесть, присмотреться к цветкам. Но не могу себя остановить, уже полчаса бреду к горизонту, к странному белому пятну, виднеющемуся вдали на бугре. Это необыкновенное пятно почему-то слегка колышется: то застынет, то вновь встрепенется. Вблизи же все становится обычным и понятным: расцвел большой куст таволги и весь покрылся душистыми цветками. Откуда он здесь взялся в лёссовой пустыне!

На цветках таволги — пир горой, все они обсажены маленькими серыми пчелками-андренами. Сборщики пыльцы и нектара очень заняты и, как обычно, торопятся. Кое-кто уже заполнил свои корзиночки пыльцой, сверкает ярко-желтыми штанишками и, отягченный грузом, взмывает в воздух. Сколько их здесь! Наверное, несколько тысяч собралось со всех концов.

Тут же трудятся пчелки светлее, побольше. Ленивые черные и мохнатые жуки-оленки не спеша лакомятся пыльцой, запивают сладким нектаром. Порхают грациозные голубянки. Юркие и блестящие, как полированный металл, синие мухи шмыгают среди белых цветочков. На самой верхушке уселся клоп-редувий. Неужели и ему, хищнику, тоже нравится сладкий нектар?

Куст тихо гудит тысячами голосов. Здесь шумно, как на большом вокзале. И еще необычный любитель цветков — комар Аэдес каспиус. Он неторопливо расхаживает по цветкам на своих длинных ходульных ногах и запускает хоботок в кладовые нектара. Забавный комар, какой-то чудной. Он не один. Масса комаров, оказывается, лакомится нектаром. Я рассматриваю их в лупу и вижу сверкающие зеленые глаза, роскошные вычурно загнутые коленцем мохнатые усики и длинные, в завиточках щупики, слегка прикрывающие хоботок. Это самцы. Они — благородные вегетарианцы и, не в пример своим кровожадным супругам, способны насыщаться живительным сиропом, припрятанным на дне крошечных кувшинчиков цветков. Кто знает, быть может, когда-нибудь человек научится истреблять комаров, привлекая самцов на искусственные запахи цветков. А без мужской половины не смогут класть яички бесплодные самки.