Леонид Баскин - Этология стадных животных

Днем, когда кормили отару в горах, мы с Манасом нашли еще одну погибшую овцу. Она неудачно упала так, что ноги попали на камень. Она так и умерла, лежа на боку, с приподнятыми на камень ногами, не имея сил подняться. Тащить ее вниз не было смысла. Я обещал Манасу замолвить перед зоотехником словечко и предложил вскрыть погибшее животное. Хотелось узнать его состояние, посчитать число эмбрионов. Манас не возражал, как и другие чабаны, он считал меня по специальности ветврачом. Каково же было мое изумление, когда у овцы оказались три эмбриона! Навряд ли истощенная мать смогла бы их доносить и тем более выкормить.

Во время чаевки мы заговорили о многоплодии овец. Насколько я знал биологию курдючных овец — это был редкий случай. Выведенные для жизни в горах и пустынях, курдючные овцы во всем были приспособлены к выживанию в самых суровых условиях, в том числе и рождением одного ягненка. Выкормить двух, тем более трех, было бы для матери непростой задачей. Это доказывали и специальные работы по сравнению плодовитости тонкорунных и курдючных овец.

Манас, поколебавшись, спросил, не говорил ли я со старшим братом о гибели овец. Ведь братья не зря пригласили меня пожить у них, рассчитывали на совет. Удивительную историю поведал мне Манас.

В ноябре один из зоотехников совхоза познакомил Кийка с чужим человеком. Тот привез в термосе препарат, который делал овец многоплодными. Что чужой человек не обманет, зоотехник подтверждал, и молодые ребята решили рискнуть.

Мне уже приходилось слышать о доморощенных лабораториях по изготовлению сыворотки крови жеребых кобыл. Такой препарат фабричного изготовления в семидесятые годы широко применялся в каракулеводстве, однако со все возрастающей осторожностью. Его рекомендовали вводить лишь взрослым, хорошо упитанным овцам, да и то в трудный год это мероприятие было связано с немалым риском. Вместо двух-трех ягнят можно было не получить ни одного да и мать потерять.

Мойдуновы рискнули испытать только несколько десятков овец. Ребята грамотные, они высчитывали, что получат штук двадцать — тридцать лишних ягнят, и этого вполне достаточно, чтобы утереть нос таким передовикам, как Уку. Получилось же совсем не так, как думалось. И пасти молодых овец было трудно, и подкормку для отары старые чабаны получали в совхозе легче, чем новички.

Что было посоветовать моим хозяевам? Лучше пасти, ослабевших овец оставлять дома, добиваться в дирекции больше дробленого зерна и сена.

На другой день мы пришли в отару на полчаса раньше обычного. Овцы в большинстве лежали и были слегка напуганы неурочной суетой. Манас по указаниям Кийка ловил овец за заднюю ногу. Я быстро подбегал, красил им лоб: тем, что любили ходить впереди, — красной краской, пасшимся в гуще отары — зеленой, отстающим — желтой. Вышли в горы мы вовремя.

Теперь я вел сложную запись. Рисовал отару, отмечал, где какого цвета овцы, что делают, много ли вокруг соседей.

Однако мои рисунки отражали то, что я и без того видел на пастбище. Вот «красные» овцы вышли вперед, принялись кормиться. Вслед за ними потянулись «зеленые». Вскоре и «желтые» заметили, что отара уходит, стали поднимать головы, блеять: видно, жалко было бросить место, где прикормились, и остаться неудобно. «Как же, все куда-то отправились, а мы отстаем, вдруг там слаще трава, а может быть, дают подкормку».

Манас терпимо относился к моим экспериментам, но начинал беспокоиться, когда вся отара, выстроившись походными колоннами, уходила вперед. Впрочем, обычно я сам останавливал «красных», и они, развернувшись и не принимаясь за пастьбу, проходили сквозь всю отару туда, где недавно находились лишь «желтолобые». На несколько минут они смешивались, паслись рядом. Потом прибывали ряды «зеленых», снова делалось тесно, и все начиналось сызнова.

Мне хотелось понять, что не дает отаре спокойно пастись, какая забота гоняет «красных» овец взад-вперед. Я верил, что так ведут себя они неспроста, чем-то не нравится им жизнь, на которую их обрекало пребывание в отаре.

Если ходишь за одной овцой, быстро замечаешь ее подруг, соседей, случайно или по сходству привычек и вкусов пасущихся рядом. В спокойной обстановке трудно определить, замечают ли животные присутствие друг друга. Однако мое блуждание поблизости заставляло овец поднять голову, поинтересоваться, почему мне не сидится на месте. И этот интерес тотчас передавался другим. Я даже составил табличку измерений дистанций, с которых меня пугались одиночные животные и те, что паслись группой.

Взаимосвязаны были переходы соседних овец. Удавалось подметить компании по три — пять овечек. В каждой была ведущая, не любившая, чтобы кто-нибудь маячил впереди нее, и тотчас же бросавшая пастьбу, уходившая вперед, когда ее пытались обогнать. Ее подругам, наоборот, было не по себе, если они не видели впереди себя лидера, они торопились нагнать его; между прочим, предпочитали догонять след в след, что хорошо было видно на снегу.

Вся эта компания любила простор, и когда подваливали «зеленые», составлявшие две трети отары, окружали «красную» компанию со всех сторон, те уж никак не хотели с этим мириться. Красные овцы становились нашим наказанием, если приходилось пасти в тесном месте, где отаре негде было разойтись.

Мне казалось, что главная беда в желании овец подражать. «На все вкусы не напасешься, — рассуждал я. — Овцы-бродяги, которые сохранили от предков любовь к свободному пастбищу, к тому, чтобы вокруг не мельтешили собратья, постепенно исчезнут. С каждым годом человек будет сохранять тех, кто послушнее, тупее, равнодушнее к тесноте. Зачем чабанам вольнолюбивая овечка, если она не дает покоя ни себе, ни соседям, водит отару по горам, доставляя столько хлопот пастуху?»

Страсть овец к подражанию невольно удивляла. Большинство их мало доверяло своему опыту и предпочитало полагаться на мнение большинства. Ради опыта я пробовал рассыпать подкормку сзади отары. Казалось, для «желтых», обычно составлявших арьергард, выпала редкая удача. Рядом лежит корм, и никто еще об этом не знает, даже бодливые и пронырливые козы, которые уж никогда бы не позволили овцам спокойно полакомиться. Но нет, «желтолобые» овцы беспокойно принюхиваются, но подойти не решаются, даже отодвигаются подальше от соблазна. Иное дело, когда я рассыпал подкормку перед «красными» овцами. Здесь уж никто не зевал. Вслед за ведущими и «желтолобые» старались ухватить клочок.

Я старался прервать движение отары в самом начале, когда еще только зарождался поток овец, только начиналась гонка преследования и красные еще только ускоряли темп переходов, но еще не бросили пастьбы, не тронулись вперед. Я бдительно сторожил этот момент, спешил повернуть авангард вспять. Проходило двадцать или более минут, пока передовые овцы, пройдя сквозь отару, выходили на свободное место, пока вновь разворачивалась за ними вся отара. Мало того, мне иногда удавалось толкнуть овец с фланга, закрутить отару так, что она теряла всякий порядок. Случалось, на целый час у нас воцарялся беспорядок. Овцы чувствовали его, чаще блеяли, скликая подружек, паслись урывками, были более пугливы, однако движения в каком-нибудь одном направлении не возникало.