Луи Буссенар - Охота для всех

Один из величайших поэтов Рима, говоря о пристрастии императора Севера к зайчатине, прибег к игре слов, к каламбуру, дошедшему до нас на латыни, который можно перевести двояко: «Он постоянно ест зайчатину» и «В коем он черпает свою красоту».

А теперь, после краткого экскурса в историю Древнего Рима, вернемся в нашу французскую деревню. Наши крестьяне, не обладающие утонченным вкусом, особенно не привередничают, если им удастся раздобыть зайца, и готовят из этого императорского деликатеса жуткое рагу, портя сей замечательный продукт добавлением килограмма сала и целого буасо [126] Буасо — старинная французская мера объема зерна и сыпучих тел, равная в среднем 13 л. картошки.

Сейчас я расскажу вам одну историю, приключившуюся со мной, которая едва не закончилась трагически.

Дело было, если мне не изменяет память, в 1867 году, то есть довольно давно. Я тогда подранил зайца, и моя славная Флора устремилась за ним в погоню. Вскоре и собака и зверек скрылись из виду за холмом. Я, как говорится, взял ноги в руки и тоже помчался вдогонку за ними. Через десять минут я взобрался на злополучный холм, откуда мог обозреть окрестности.

Судите сами, сколь велико было мое разочарование и сколь велика растерянность, когда я увидел, что любимая сука трусит ко мне, понурив голову и поджав хвост. И никакого зайца нет и в помине!

В трехстах метрах какой-то крестьянин обрабатывал поле. Он знай себе подгонял трех лошадей, впряженных в большой тяжелый плуг. Я решил подойти поближе и обсудить возникшую проблему, ибо я понял, что добычу у Флоры отняли.

— Вы, сударь, вашего зайца искать изволите? — спросил пахарь, как только я подошел.

— Я и в самом деле ищу зайца-подранка, — сказал я.

— О-ля-ля! Ищи ветра в поле! Да он уж незнамо где! Да и не видал я тут никакого подранка, правда, пробегал недавно мимо какой-то косой, но он был живехонек-здоровехонек! Как вы да я!

Я пристально взглянул в лицо моему занятному собеседнику, и мне показалось, что он покраснел.

Не говоря ни слова, я приблизился к плащу из грубой шерстяной ткани, валявшемуся на земле, и приподнял его носком сапога. Увы, ничего!

Мужлан расхохотался.

— Да ведь не думаете же вы в самом деле, сударь, что я спер вашего зайчишку! — заявил он мне, нагло осклабившись.

Ах, как же у меня чесались руки! Как хотелось мне залепить хорошую пощечину этому отъявленному лгуну!

Я уже собрался было ничего не говорить в ответ и продолжить поиски, так как был на все сто уверен, что мошенник спрятал моего зайца в свежевспаханной борозде, забросав его землей, как вдруг с удивлением обнаружил, что Флора… сделала стойку около плута!

— Аппорт! — воскликнул я весело.

Флора быстро заработала лапами и тотчас же извлекла из-под плуга замечательного, толстенького, жирненького зайчонка, еще тепленького. Разумеется, я сам никогда в жизни не догадался бы искать мою добычу в столь оригинальном тайнике! Флора всегда слушалась моих приказов и безукоризненно их выполняла, а потому она вцепилась в серую шкурку и уже приготовилась принести мне прямо в руки наш трофей, как вдруг крестьянин схватил длинную палку, именуемую пробойником, при помощи коей пахари центральных районов Франции освобождают плуг от комьев налипшей земли, и занес это грозное орудие над головой моей бедной собачки.

— Нет, сударь, так не пойдет! — заревел он. — Что мое — то мое! Ежели ваша сучонка не бросит моего зайца, я сначала ей голову проломлю, а уж потом и вам начищу физиономию, не сумлевайтесь!

Да, у этого мужика слово не расходилось с делом, ибо он с яростью обрушил свою жуткую дубину длиной футов в пять на бедную Флору. К счастью, Флора оказалась достаточно проворной, чтобы увернуться, иначе этот разбушевавшийся ворюга размозжил бы ей голову.

Не помня себя от гнева я в мгновение ока избавился от ружья и ягдташа, чтобы перехватить одной рукой вновь занесенную над моей верной спутницей преступную руку, а другой с невероятной силой стиснуть горло нахала. Уж и не знаю как, но мне, довольно хлипкому юнцу, удалось обезоружить крепкого детину! Я выбил у него палку из рук, в бешенстве переломил ее о колено, а затем задал ему такую трепку, о которой мы оба помнили еще очень долго. Я продолжал дубасить поверженного противника до тех пор, пока широкоплечий верзила не запросил пощады. Да, разумеется, он не ожидал, что худенький девятнадцатилетний студент университета одолеет его, здорового и сильного деревенского парня, но на собственных боках был вынужден убедиться в том, что университетская наука при необходимости умеет сочетать начала анатомических знаний с принципами французского бокса.

Итак, всыпал я мерзавцу знатно! Но как только я завершил благое дело по воспитанию сего грубияна, гнев мой мгновенно улетучился…

Величественным жестом я извлек из кармана пятифранковую монету и положил ее в раскрытую ладонь утиравшего кровь и сопли увальня. Он был удивлен моим благородным поступком ничуть не меньше, чем тем, что потерпел поражение. И от кого? От заморыша-горожанина!

— Вот, держите да приложите к вашим синякам! — сказал я ему на прощание, подбирая и укладывая в ягдташ еще тепленького зайчонка.

Позже я не раз встречал этого неудачливого воришку, и мы стали с ним наилучшими друзьями. Он был законченным браконьером, то есть закоренелым преступником, и сообщил мне бесценные сведения, которыми я поделюсь с вами в главе «Враги дичи».

Если не учитывать небольшой разницы в размерах и более ярко выраженного серого окраса шубки, кролика легко спутать с зайцем. У этого зверька точно такая же раздвоенная губа, как и у его собрата, такие же длинные уши, такой же коротенький и задранный кверху хвостик, такая же милая испуганная мордочка, такое же строение тельца. Но на этом сходство и заканчивается. По поведению два вида представляют собой вечно враждующих братьев, ибо привычки их и образ жизни настолько различны, что можно говорить о наличии «природной антипатии» одного вида к другому. Следует отметить, что там, где живут кролики, обычно не водятся зайцы, и наоборот.

Главное отличие кролика от зайца заключается в том, что кролик — хороший семьянин, он строит себе подземный дом, где вместе с многочисленным семейством пережидает непогоду, а заяц — холостяк-одиночка, живущий на просторе как истинный философ и враг оседлого образа жизни.

Что касается меня, то я склонен признать за кроликом наличие определенного умственного превосходства над зайцем. Кролик — затворник, обитатель глубокой и темной норы с лабиринтом ходов и выходов — может растить свое потомство в относительном спокойствии, в то время как зайчата в нежном возрасте подвергаются многочисленным опасностям, вследствие чего и гибнут тысячами и сотнями тысяч, не достигнув половой зрелости.